Леди Лориана Лид скучала. Это было привычное состояние. Сколько она могла себя вспомнить, оно занимало порядочную часть каждого её дня. Среди многочисленных ритуалов и стремительно устаревающих вещей скука была одной из немногих приносящих уверенность постоянных. В этом качестве она выступала составляющей покоя, который один и позволял старшей дочери лорда Ардера нести её долю бремени ответственности за судьбы Мелеи, не сгибаясь под тяжестью ноши. Чем тяжелее становился этот груз, тем сильнее становилась она. Ни тоска неразделённой любви, ни жажда обретения своего места в мире, ни нездоровье бесконечных беременностей её не отягощали. В глубине души Лориана верила, что мужчины – отцы, мужья и братья специально запирают женщин в клетку этих скаредных забот, чтобы иссушить их души и уничтожить всякую волю к настоящей жизни. Но не её отец, хвала богам. С улыбкой она сладко потянулась и утонула кулаком в подушке. Рядом завозился Кальтес. Или это была Карна?
читать дальше Её она пустила в свою постель ещё вчера вечером. Он явился под утро, оставив потаскушку Милну-Надину в одиночестве утопать в луже посткоитального пота и похотливой сентиментальности. В конечном итоге, Лориана не могла решить, кто из двоих её сегодняшних любовников доставил ей больше удовольствия. Карна страдала и хотела забыться со всей силой, со всем стремлением, на какое только было способно её яростное сердце. Кальтес не терпел соревнования – вернее ненавидел проигрывать. Лориана в целом предпочитала мужчин, но… что-то такое было в слепой, полной обожания преданности одной из двенадцати её так называемых «девственниц», что заставляло благородную леди дрожать от предвкушения.
Подруга Карны – Илара осталась калекой после инцидента на площади в день сбора податей за воду… Кто-то тогда отворил ворота загона и выпустил осоловевших от жары лошадей прямо в толпу. Илара бросилась им наперерез и, надо признать, много народу спасла от страшной участи. Только благодаря её смелости удалось избежать по-настоящему жуткой давки.
Героизм Илары не вызывал сомнений. И, конечно, за ней будут ухаживать, и почитать её до конца её дней. Ради блага самой увечной, леди Лориана надеялась, что это продлится недолго. Но, в то же время, перед ней, теперь маячили два вопроса: во-первых, кто и почему посмел выпустить лошадей, и, во-вторых, кем заменить одну из её верных соратниц? Дюжина, фактически состоящая из одиннадцати, её никак не устраивала. С некоторых пор у неё были определённые подозрения на счёт первого пункта и мысли по поводу второго, но пока что она не готова была действовать, руководствуясь ими. А ещё эта кража светящегося камня… Кругом почти открыто шептались, что старик - Валор просто выжил из ума и забыл, куда положил треклятый булыжник. Но леди Лориана не верила, что слуга потерял своё сокровище – что угодно, только не этот камень!
- Моя госпожа? – прошептала Карна.
- Моя госпожа, - тут же эхом передразнил Кальтес. Лориана легонько треснула его по макушке, а затем дотронулась кончиками пальцев до плеча молодой женщины.
В неярком свете занавешенной спальни она увидела, как заиграли мышцы под загорелой кожей Карны, почувствовала, как та злится на незваного гостя, который беспардонно влез в постель её госпожи. Для неё любовь Лорианы была, чуть ли не священным даром небес, для него – интрижкой, пошлой связью с более старшей женщиной, на которую ему и глаз-то не пристало поднимать. Она знала, что именно это, а совсем не её давно не упругое тело его и заводит.
- Вон. Оба, - распорядилась Лориана. Получилось так, словно она одёргивала непослушных детей, а не приказывала тем, кто обязан был ей беспрекословно повиноваться.
Карна подчинилась мгновенно. Она покинула комнату, одеваясь на ходу, и не забыла низко поклониться в дверном проёме. Кальтес некоторое время игриво поломался, но скоро и он был таков. Лориана вздохнула с облегчением и, накинув на плечи халат, рывком распахнула тяжёлые занавески. Сочный свет позднего утра ворвался и заполнил комнату. Она зажмурилась и с удовольствием подставила ему лицо. Через минуту за её спиной послышались привычные шаркающие шаги и бормотание Валора. Старик, как всегда, был всеми и вся недоволен и подозревал весь Обитаемый Мир в целой череде изощрённых заговоров и козней против блага и величия дома Лидов.
Среди его бессвязной болтовни Лориана различила сообщение о том, что Нивира с её никчёмным мужем, от одного упоминания которого начинало горчить во рту, с утра отправились смотреть славные развалины древней Кавы, и что приёма от кого-нибудь из членов семьи лорда-правителя ещё с ночи дожидается храмовый служка с каким-то важным известием. Новость о поездке сестры следовало переварить, а пока она велела позвать гонца. Валор тут же замолчал и, резковато поклонившись, удалился выполнять поручение.
Леди Лориана Лид ненавидела, чтобы служанки пялились на неё по утрам, но и без посторонней помощи она успела расчесать и заплести в косу свои тёмно-золотистые, приправленные сединой пряди и натянуть простое домашнее платье, прежде чем старый слуга вернулся в сопровождении спотыкавшегося посланца. Тот мямлил что-то невнятное и не осмеливался взглянуть на старшую дочь повелителя Мелеи.
Лориана уселась за стол и, молча, принялась за завтрак, поданный Валором. Её длинные пальцы изящно ловили кусочки вяленого инжира и скатывали влажный, сероватый хлеб в плотные комочки. Она запивала еду вином, сильно разбавленным водой и, казалось, ни малейшего внимания не обращала на юношу, который мялся на краю ковра. «А он прехорошенький», - украдкой отметила Лориана про себя.
- М – м – оя госпожа… - выдавил гонец с трудом и тут же снова стушевался.
Она улыбнулась ему, всем своим видом излучая тепло и довольство. Однако, когда он наконец озвучил своё сообщение, лицо Лорианы невольно скривилось в презрительно-недовольную гримасу. Она жестом прогнала всех прочь и наполнила кубок неразбавленным вином – это было не время для воды. Ночью то жалкое существо, которое по воле богов исполняло в Мелее должность местного сновидца, получило известие о том, что отец Милны-Надины - Хоран, также именуемый лордом – паромщиком, скончался во сне.
«Остаётся только надеяться, что его хотя бы не похоронят прямо так – в шутовском костюме», - подумала леди Лориана и отхлебнула особенно щедрый глоток из своего бокала.
От одной мысли, какую истерику после этих новостей поднимет её недалёкая, вечно жаждущая внимания мачеха, Лориану мутило. Что угодно, лишь бы пропустить это представление!
Решение пришло мгновенно. И совсем немного времени потребовалось дочери лорда Ардера, чтобы воплотить его в жизнь – всего через полчаса она уже забиралась на рэглана, чтобы в сопровождении своей верной дюжины (Кальтес напросился с ними), по земле, вернее – по воздуху, присоединиться к экскурсии, совершаемой её сестрой. В конце концов – это были земли рода их матери! Исконные владения дома Ротмаров, обладания которыми этот простолюдин Гирнис не заслуживал даже, если это было только на бумаге, даже если вся слава Кавы и обратилась в прах два поколения назад…
Она велела Валору передать её отцу новость о смерти их «родственника» только после того, как она окажется за пределами городских стен, подстегнула своего огромного чёрного зверя, и они заскользили над раскалёнными камнями древних мостовых – достаточно высоко, чтобы внушать подобающие ужас и почтение прохожим, но, в тоже время, достаточно низко, чтобы иметь возможность в полной мере воспользоваться преимуществами густой тени, которую отбрасывали края крыш и козырьки домов. Она знала, что люди смотрят на её экспедицию снизу вверх, что люди будут судачить о том, что она делает, но лучше быть мишенью пересудов, чем вовсе не кружиться в водовороте людской молвы. Это Лориана усвоила давно, ещё в те времена, когда красота и молодость давали ей достаточно оснований для власти над мыслями окружающих. Теперь, вот уже много лет, её окружал страх. Она надеялась, что приправленный почтением, но понимала, что рассчитывать на это было бы, по меньшей мере, неразумно.
Неуютно оказалось лететь на рэглане, не ощущая присутствия верной Илары за своей спиной. Боковым зрением Лориана нашла Карну. Зная, что с другой стороны, в паре с ней летит Кальтес, она усмехнулась иронии этого временного союза. Наверняка они вздрагивают каждый раз, когда кончики крыльев их зверей случайно соприкасаются в воздухе!
Привал было бы разумно устроить на полпути между Мелеей и Кавой, но Лориане отчаянно хотелось попасть в заброшенный город на рассвете, чтобы увидеть, как настойчивые лучи первого солнца раскрасят и оживят руины… К тому же она непременно должна была прибыть в место назначения раньше корабля сестры. По этому они летели почти что до самого часа танца теней, сделав лишь несколько кратких остановок, пока вконец измочаленные рэгланы не начали брыкаться и издавать сдавленные, всхлипывающие рыки, которые свидетельствовали о крайней степени усталости. Только тогда люди разбили импровизированный лагерь и отпустили крылатых зверей купаться в море на длинных, тонких цепочках, которые крепились крючками к их жаберным щелям – всё равно, что стреножить лошадей.
Кальтес целый день назойливо искал её общества и теперь на привале сделался окончательно невыносимым, так что Лориана прогнала его от себя прочь искать благосклонности у какой-нибудь из её подручных. Она знала, что некоторые из «девственниц» будут совсем не прочь включить его в свои игрища под открытым небом.
«Ты словно создан для утех и развлечений, милый мой мальчик», - подумала она, закрыв усталые глаза, и отчаянно желая одних лишь забвения и покоя.
***
Сон леди Нивиры был недолог. Её муж храпел и периодически многословно обращался к кому-то во сне, впрочем, различить что-либо осмысленное в его бессвязной болтовне ей так и не удалось. Ближе к утру он прекратил свои упражнения в риторике, зато начал брыкаться и постанывать и, в конце концов, она не выдержала и оставила его в постели одного.
Умывшись, Нивира не почувствовала себя лучше – из зеркала на стене на неё смотрели опухшие, усталые глаза, и ни за что на свете в сиянии утра ей не показаться себе красивой даже на секунду. К восходу третьего солнца их корабль должен будет подойти к месту назначения на максимально близкое расстояние – она слышала, как вчера моряки разговаривали об этом с лоцманом. Дальше паруса будут убраны и они пойдут вглубь коварной бухты на вёслах.
Когда-то в этом месте в Залив Рэгланов впадала полноводная, велеречивая Лигурна. А Кава стояла чуть выше по течению, у горлышка её дельты. Теперь пресной воды в здешних краях не сыщешь до самого колодца в Мелее, и море постепенно отвоевало у суши бывшее речное русло – широкой, кружевной воронкой солёные языки волн врезались в сушу там, где когда-то Океан встречал одну из своих самых славных дочерей…
Мысли Нивиры звучали, словно начало баллады или сказания - одного из тех, что она разучивала ребёнком… Удивительное дело, но почему-то большинство песен, которые год за годом сохраняли популярность в Мелее, повествовали о том, как пересохла соседская река и о последующем падении великолепной столицы дома Ротмаров, которое трактовалось, как действие "злого рока" или "воля богов" или, и то и другое сразу в различных пропорциях. Ей всегда казалась странной готовность, с которой потомки солдат, когда-то разгромивших Каву, теперь проливали потоки пьяных слёз над судьбами убитых, изнасилованных и проданных в рабство сынов и дочерей с бесплодных берегов Лигурны…
Нивира торопливо оделась и вышла на палубу. Здесь качка ощущалась сильнее, чем в каюте, но у младшей дочери Ардера Лида был крепкий желудок.
- Госпожа желает позавтракать? – вопрос одного из матросов застал её врасплох.
«Госпожа желает, чтобы её оставили в покое», - подумала Нивира и, не найдясь, что ответить этому незнакомцу с тёмной кожей, странными манерами и вязким, мелодичным говором, просто порывисто кивнула. Завтрак, или не завтрак – что угодно лишь бы убить время пока Гирнис не проснётся.
«И не потребует вина…» - сердце молодой леди сжалось, словно бы его со всей силы сдавили пыточными тисками.
Её супруг, наконец, вылез на свет божий только, когда они застыли на краю бухты. Но Нивира не сразу заметила его. Словно заворожённая она наблюдала за тем, как бока Похитителя Зари ощетинились рядами вёсел, и лишь в этот момент до неё дошло, что трюм корабля, должно быть, под завязку набит рабами, которым теперь и предстояло толкать судно вперёд сквозь прозрачные бирюзовые воды.
Этот последний отрезок пути показался ей самым длинным - ритмичные взмахи вёсел будто замедляли время. Матросы затянули незнакомую и непонятную песню, подбадривая гребцов. И её пальцы, сами собой, начали отбивать ритм о борт корабля. Прислушавшись, Нивира поняла, что язык-то они используют тот же самый, что она знала с детства, но вместе с их своеобразным говором и нездешними словечками он делался трудным для восприятия. Наверно, за пару-тройку дней можно было бы и привыкнуть…
Она оглянулась и у противоположного края палубы увидела Гирниса, которого тошнило за борт. Ноги тут же сами понесли её к нему. Но она не знала, как начать разговор, как обратиться к мужу, когда на них смотрят все эти люди. По имени? Или сказать что-то вроде: «Мой господин»? - быть может, так будет правильнее… Но где-то в глубине её души жило упрямое убеждение, что это она - госпожа, леди, а он – просто он… И она была также убеждена в том, что и одного по-настоящему благородного происхождения им на двоих вполне достаточно.
Сердце Нивиры стучало где-то в пятках, и комок в горле с каждым шагом увеличивался, грозя поглотить её целиком. Единственным, за что она могла уцепиться, не имея в запасе ни какой-то заметной красоты, ни силы характера, ни быстроты ума, было хорошее воспитание. Словно железная рука наставницы выпрямляла ей спину и приподняла подбородок, несмотря на то, что доски пола ритмично накренялись то в одну, то в другую сторону, а её ноги путались в неудобном подоле длинного платья, предназначенного для чего угодно, но не для морских прогулок.
Ветер трепал рукава и запутывал волосы, которые она кое-как собрала в пучок на затылке, ветер шелестел и бередил спущенные паруса, которые матросы, не переставая петь, с трудом сворачивали в громадные сероватые кули. Ветер словно насмехался над ней, но, в тоже время, на фоне порождаемых им звуков, её слова, обращённые к Гирнису, не прозвучали, так оглушительно глупо, как ей представлялось.
- Ты в порядке? – спросила она, почти дотронувшись до его плеча. Он содрогнулся и отпрянул назад – прочь от её жеста, пробормотал что-то про «ненавижу корабли» и «клятую качку». Ему явно было стыдно. Но на фоне невнятной пустоты их бесславного брака, даже такое разнообразие эмоций следовало считать благословением, и Нивира невольно улыбнулась.
- Не смейся надо мной! Слышишь, не смей! – в голосе Гирниса было столько обиды, что её слабая улыбка мгновенно померкла. Он смотрел на неё, он говорил с ней так, словно она причиняла ему боль самим фактом своего существования.
Не обращая, казалось, никакого внимания на качку, к ним приблизился один из смуглых моряков. «Тот самый, который предлагал мне завтрак», - отметила Нивира про себя. Еды у него в руках не оказалось, зато он плавным жестом пригласил их проследовать за собой в каюту капитана.
В первую же минуту разговора шкипер Похитителя умудрился вежливо напомнить им своё заморское имя - Мильтазалек. Он умел держаться в обществе, много и довольно удачно шутил, ловко балансируя ровно на грани между свободными и светскими манерами. На его фоне глухая апатия Гирниса ещё сильнее бросалась в глаза.
Муж Нивиры, похоже, истратил всю свою энергию в ходе недавней вспышки и теперь провалился обратно в смертельное уныние. Капитан любезно делал вид, что не замечает ни невоспитанности гостя, ни слёз, которые заискрились на щеках его молодой супруги. Нивира продолжала кивать и даже приправляла беседу лёгкими полуулыбками, там, где этого требовали условности этикета, но сдержать слёзы она была не в силах и они тонкими ручейками текли по её лицу, оставляя за собой розоватые прожилки.
После трапезы Мильтазалек пригласил их выпить по чаше прохладного вина на носу корабля.
- Но там же сильнее всего качает! - вырвалось у молодой леди. Грудастая фигура русалки, которая завершала собой острый угол схождения двух бортов судна, клевала носом над волнами, словно младенец над тарелкой с кашей.
Нивира с опаской взглянула на мужа, размышляя, что же в нём возобладает: жажда до вина или морская болезнь. Гирнис равнодушно пожал плечами и последовал к двери. Он не оглянулся и даже не подумал подать ей руки. Во взгляде капитана мелькнула искреннее сочувствие, и Нивиру вдруг захлестнули унижение и обида. Ее словно разбудила жалость мужчины, который ею открыто восхищался.
Вторым ошеломляющим валом накатила злоба, такая сильная, что у неё перехватило дыхание. Вцепившись одной рукой в край стола, другой она принялась судорожно разыскивать карман в пышных складках подола юбки. Нивира выхватила оттуда платок так, словно он был её оружием. Меньше всего белый квадратик мягкой ткани в её руке напоминал символ поражения. Она тёрла красные, припухшие глаза, точно хотела выдавить их и отделить от лица маску покорности, которая к нему намертво приросла. Она хотела прокричать Гирнису прямо в лицо, чтобы он не смог увильнуть и отвернуться: «Потому что я - живая! Я дышу и не собираюсь за это извиняться! Богам было угодно, чтобы я стала твоей женой. Хочешь сделать меня вдовой? Тебе так противно жить? Вперёд. Кругом море! На берегу довольно утёсов! Ты – родственник аптекаря, в конце - концов - раздобыть яд – не проблема! Но я отказываюсь быть вдовой при живом муже!»
Нивира даже не почувствовала, как капитан и слуги оставили её одну. За ней пришли лишь после того, как, наконец, был брошен якорь. Похититель Зари теперь тихо покачивался среди искрящихся, прозрачных вод Кавской бухты. Оставленная без попечения людей гавань давно разрушилась, и добраться до самого берега теперь можно было, единственно, что на маленьких лодочках. Одну Мильтазалек выделил им с Гирнисом. И он не только вызвался сопровождать их, мотивируя своё решение тем, что когда ещё ему представится шанс взглянуть на знаменитый город-призрак, но и пожелал сам управлять судёнышком. Во вторую лодку забрались несколько хорошо вооружённых моряков. Нивира подивилась тому, что их собираются так почётно охранять. От кого, собственно? В этой мёртвой пустыне… Кругом на многие и многие лиги не было ни капли воды и ни души – только пыль, жара и стремительно разрушающиеся остатки былого величия.
Уже сидя в лодке и поправляя полупрозрачный шарф, призванный уберечь её кожу хотя бы от части губительных солнечных лучей, молодая леди увидела тех, кому предстояло грести. Матросы вывели на палубу восьмерых, закованных в цепи мужчин. Несмотря на тёмный, медно-коричневый тон кожи все они выглядели бледными. А выпуклым мышцам их рук, так и вообще могли позавидовать самые заправские силачи, но вот ноги плохо их слушались - они неуклюже спотыкались о любое малейшее препятствие в виде неровной щели между корабельными досками.
Широкие концы весёл на мгновение взметнулись над волнами, словно рэгланьи крылья, после чего разом ринулись вниз, зацепили воду, и лодки тронулись с места одна на секунду позже другой. Щурясь и моргая навстречу ветру, Нивира пыталась разглядеть остов города.
Они быстро приблизились совсем вплотную. Арки утёсов, за которыми скрывалась Кава, сурово нависли над ними. Скалы, то притягивали лодку к себе, грозя столкновением, то отталкивали её обратно на безопасное расстояние. Нивире неоднократно хотелось зажмуриться от страха, но она всякий раз удерживалась и только ещё крепче сжимала в руках влажный уже не от слёз, а от пота платок.
Пара лодок проскользнула сквозь стрельчатую анфиладу там, где из воды торчали руины гигантских башен, в которых когда-то опресняли воду, и мимо леса каменных колонн, которые одни и остались от длинных пирсов, где пришвартовывались десятки кораблей со всех концов Обитаемого Мира. Гирнис клевал носом, но Нивира не могла оторвать глаз от развалин, каждую секунду выныривавших из-за зазубренных утёсов. Сам город лежал впереди – в глубине воронки, в которую их засасывало, и, если всё это кругом – только прелюдия, каково же будет основное действо?
Кава была куда более величественной и имперской, чем Мелея – об этом Нивире было известно. Но она всё равно оказалась не готова к тому ощущению, которое испытала, когда они, наконец, пристали к берегу, выбрались из лодок, и поднялись наверх на высокий уступ скалы по одной из истёртых ветром каменных лестниц. В полуденном мареве перед ней лежал обветшалый город. Его раскалённые и бесформенные, лишь местами сохранившие былые стройные очертания, развалины горстками пепла возвышались над окружающим пейзажем. Они словно наблюдали за незваными гостями, а голодные призраки их обитателей отрывисто дышали в спину леди Нивире и её спутникам.
Как у них с Гирнисом только хватило наглости назваться Ротмарами? Как осмелились они вторгнуться на землю скорби и забвения, разгуливать здесь, вдыхая наполненный тленом воздух? Несмотря на жару, Нивира поёжилась. Кутаться в тонкий шарф было бесполезно. Будто бы десятки глаз наблюдали за ней, сверлили ей затылок, подталкивали её оступиться и растянуться в горячей пыли. Всё острее ощущая чьё-то присутствие, она оглянулась.
Вдалеке на вершинах скал силуэты дрожали и шевелились, словно в час танца теней. И что-то было такое… неестественное, слишком нетерпеливо-живое в их движениях. У Нивиры перехватило дыхание ровно за мгновение до того, как капитан загородил её собой от надвигавшейся угрозы. Всадники на рэгланах с закрытыми лицами – больше десятка, они с хриплым гиканием налетели на них сверху, словно стая изголодавшихся хищных птиц. Дальше все было словно во сне. Только этот сон вышел очень стремительным. И она хотела бы сказать, что и испугаться не успела, но это было бы неправдой. Именно это она действительно хорошо успела – до смерти испугаться.
На несколько очень долгих секунд страх парализовал всё её существо. Мир кружился вихрем вокруг неё, и только спина Мильтазалека была настоящей. Потом, чуть позже, она осознала, что держится за его руку, но не за ту, что сжимала клинок, а за ту, что была вскинута в оборонительном жесте. Нивира тут же разжала пальцы.
- Кто вы такие? – резко спросил капитан.
Нивира была ещё не способна на усилие, которое требовалось произвести, чтобы поднять глаза и посмотреть на людей, которые на них напали. Но она достаточно пришла в себя, чтобы различить ощетинившихся клинками моряков по обе стороны, и понять, что Гирниса не было среди оборонявшихся.
Её муж был схвачен. Он стоял вытолкнутый вперёд перед строем нападавших. Из его губы сочилась кровь, и один из разбойников держал нож у его горла. Но взгляд Гирниса продолжал оставаться таким же пустым и равнодушным, словно ему было всё равно, что с ним будет – убьют ли его, покалечат ли... Зато совсем не всё равно было Нивире. Она вскрикнула и, моментально утратив всякий страх, бросилась вперёд, но Мильтазалек легко удержал её свободной рукой.
«Почему они молчат? Что им нужно?» - мысли скакали в голове у Нивиры, пока она пыталась вырваться.
По цепочке безликих фигур волной прокатился смешок. Она, со своими воплями и размахиванием руками, была им смешна. Она выглядела нелепо и сама понимала это. Самое удивительное, что при всём при этом холодная отстранённость, таящаяся где-то в глубине души, не отказала ей ни на секунду. Нивира словно наблюдала за собой изнутри. Наблюдала и дивилась своей внезапной нечувствительности к разочарованию. Она готова была броситься с кулаками, потому что никакого другого оружия у неё не было, на банду головорезов ради человека, которому, по-видимому, было совершенно всё равно – жить или умереть. Ради человека, который погрузился настолько глубоко в себя, что уже, похоже, не способен выбраться наружу.
Среди смешков проскользнули высокие, визгливые нотки – странно знакомые визгливые нотки. Не мужской это был смех. Нивира вдруг поняла, что точно уже его слышала. И, словно прочитав её мысли, нападавшие стали открывать лица. Она увидела свою сестру и её воительниц. Кинжал у горла Гирниса держал его, так называемый, лучший друг. Кальтес и до этого был ей противен, теперь же она не просто хотела, а на самом деле буквально была готова выцарапать ему глаза.
Капитан не шелохнулся. Он несколько секунд смотрел на продолжавших смеяться женщин и одного мужчину. И хотя Нивира не видела лица Мильтазалека, она знала, что он был в ярости. Если только можно одновременно и с одинаковой остротой испытывать по отношению к кому-то и ярость и презрение.
- Леди Лориана, приятного дня вам и вашим спутникам, - произнёс он нараспев и, не удостоив старшую сестру даже намёком на поклон, молча, повернулся к младшей, убрал свой клинок в ножны, снял перчатку и предложил ей руку.
- Ты храбро почти сражался, капитан! – весёлая реплика Кальтеса заставила Мильтазалека скривиться, но лишь на толику мгновения. Заметить его реакцию могла одна Нивира.
- Чего не скажешь о вас, - произнёс он с размеренной ленцой. – Почти…
- Чего это о нас не скажешь? – одна из девственниц решила вставить своё веское слово, но вскользь брошенного взгляда Лорианы оказалось достаточно, чтобы её подчинённая замолкла и скрылась среди мощных спин своих подруг.
Гирнис остался один среди шевелящейся толпы. Кальтес похлопал его по плечу и что-то прошептал ему на ухо. Наверняка какую-нибудь сальность про то, что они теперь, ‘имея’ двух сестёр, точно как братья. Что бы там ни было, Гирнис отреагировал лишь едва заметным, скорее рефлекторным, кивком.
Две группы людей двигались вокруг леди Нивиры, постепенно смешиваясь, словно схлестнувшиеся водные потоки. Среди бряцания оружия, шепотков и похожих на оскал улыбок, она держалась за локоть капитана, будто за якорь. Когда её ладонь, наконец, легла поверх ладони мужа, она ощутила куда меньше поддержки. К тому же рука Гирниса была холодна, как лёд.
- Ты в порядке? – произнесла она чуть слышно и поймала себя на мысли, что уже второй раз за утро обращается к нему с этим вопросом. Он сначала лишь пожал плечами, но, поймав её взгляд, утвердительно кивнул.
Девственницы и люди Мильтазалека объединили свои припасы и стали разворачивать лагерь, в то время, как леди Лориана, Нивира с Гирнисом, Кальтес и капитан в сопровождении одной здоровенной девицы и матроса ей под стать, отправились рассматривать развалины поближе. Рэгланы поначалу ворчали, не одобряя незнакомых седоков, но вскоре вышколенные звери успокоились, и их движения стали плавными, словно размытая линия горизонта. Возможно, животные просто устали.
Нивира, которая никогда не чувствовала себя особенно уверенно, управляя рэгланом, инстинктивно старалась держаться поближе к сестре, которой в этом деле не было равных во всей Мелее, а, может быть, и во всём Обитаемом Мире.
- Прости, что я тебя напугала, но отказать себе в удовольствии было просто невозможно, - неожиданно произнесла Лориана. Она чуть заметно ухмыльнулась и похлопала себя кожаными перчатками по бедру, словно вообще без усилий, удерживая поводья одной рукой.
Нивира всегда завидовала её фигуре старшей сестры и способности никогда не выглядеть нелепой. Особенно заметен контраст между ними был как раз тогда, когда, как сейчас, приходилось переодеваться в брюки. Для младшей сестры пышные, вычурные платья, какими бы неудобными они не были, выполняли роль доспехов, они выделяли её на фоне окружающих, защищали её. Старшая не нуждалась в подобной защите - она излучала уверенность в себе, словно одно из солнц полуденные лучи.
Нивира кивнула - чьей бы неудачной идеей не была эта засада, Лориана позволила случившемуся случиться и с видимым удовольствием приняла в нём участие. Она смеялась вместе со всеми, и её глаза продолжили смеяться даже тогда, когда она демонстративно журила своих девиц за то, что они местами слишком переусердствовали, изображая банду разбойников. А Кальтес так вообще продолжал ухмыляться до сих пор, и Нивира не могла до конца простить Лориане то, что она позволяла этой ухмылке существовать на его смазливом лице.
После этого малоудачного извинения они летели ещё с полчаса, хотя, возможно Нивире только показалось, что так долго, из-за иссушающего зноя, который излучали набравшие силу солнечные братья. Наконец центральная часть Кавы предстала перед сёстрами во всём своём обветшалом великолепии лабиринта стройных башен и высоких подвесных мостиков, которые кружевными дугами нависали над узкими ущельями, оставшимися на месте пересохших рукавов Лигурны. Всё кругом казалось хрупким видением, слепленным из блоков молочно-белых песчинок, скреплённых ослепительным светом. Каву называли городом, от которого болят глаза. Теперь Нивира понимала почему.
Когда они вернулись обратно, ранняя темнота уже обступила шатры их импровизированного лагеря. В центре стоянки полыхал высокий, стройный костёр. Ветра не было, и пламя, не колеблясь, рвалось к далёким звёздам. Ужин, состоявший из фруктов, вяленого мяса и рыбы, и ломтей ещё не успевшего зачерстветь хлеба, оказался намного лучше, чем Нивира могла предположить.
Девица, которую она, в конце концов, опознала как Карну, льнула к её сестре, соперничая с Кальтесом за её внимание и благосклонность. Лориана играла с обоими, как кошка с ничего не подозревающей добычей. Мильтазалек следил за этими поползновениями с нескрываемым интересом, сквозь который проступало лёгкое отвращение. Реакция капитана на её сестру поразила Нивиру.
"Для него я - леди, а она - шлюха", - подумала она. И хотя она знала, что в действительности всё было далеко не так просто, для Мильтазалека, это было именно так. Любой, кто хоть чуть-чуть знал Лориану, понимал, что она намного больше, чем просто стареющая потаскуха с молодым любовником и гаремом любовниц, но капитан был чужестранцем, гостем из далёких краёв, и он её не знал. И не без удовольствия принимая от него знаки внимания, Нивира никогда бы не позволила ему забыть ёго место. Чего-чего, а фамильной гордости в ней было не меньше, чем в сестре.
Гирнис продолжал вести себя напряжённо отстранённо. Он ел то, что ему предлагали. Пил вино, но как-то рассеянно, словно даже оно утратило для него всякий вкус. Нивире, несмотря на разнообразие еды, кусок не лез в горло. И совсем незваной гостьей она почувствовала себя, когда полуголые и полупьяные девственницы вместе с матросами собрались устроить оргию. Под смех, песни и улюлюканье они даже притащили к костру закованных гребцов. Нивира видела багряные всполохи на лице Мильтазалека и чувствовала, как к её горлу подступает дурнота. Капитан оглянулся и посмотрел на неё.
- Госпожа? Леди Ротмар? – Нивира вздрогнула. – Становится поздно. Не желаете ли удалиться в шатёр?
- Отличная идея, - Лориана, до этого занятая исключительно своими двумя спутниками, обернулась и взглянула на младшую сестру. Она улыбнулась, но её глаза остались холодны.
- Я тоже откланяюсь, если позволите, - на сей раз капитан не преминул поклониться в сторону старшей дочери лорда Ардера Лида, но в его исполнении даже этот традиционный жест вышел странно похожим на оскорбление.
- Отчего же не позволить, – кивнула Лориана. В её голосе всё отчётливее проскальзывали колкие металлические нотки. На месте капитана Нивира бы серьёзно испугалась.
Но сейчас было не место и не время беспокоиться о благополучии Мильтазалека. Действо вокруг костра становилось всё более жарким в прямом и переносном смысле слова. Щупальца огня ревели и взлетали вверх, к звёздам и двум лунам и в их отблесках сплетённые обнажённые тела двигались, словно клубок блестящих медных змей. Даже не пытаясь больше изобразить достоинство, Нивира вскочила на ноги, схватила Гирниса за руку и потянула его в сторону самого большого шатра, который им любезно отвели.
Она захлопнула полотняные шторки, попятилась, рухнула на подушки и, закрыв лицо руками, зарыдала. Она плакала, пока не заболели глаза и не заломило в висках, одновременно коря себя за слабость. Рыдать второй раз за день. При муже, который и так испытывал в лучшем случае равнодушие по отношению к ней. Но она чувствовала себя ужасно. В этом пустом мире, в этом месте, от которого шёл мороз по коже, среди отголосков смеха, шлепков и рёва костра.
Гирнис заговорил неожиданно. Среди приглушённых стонов, от которых их отделяли только тряпичные стенки, и её угасающих всхлипов, его слова дошли до неё далеко не сразу.
- Тебя не просто заставили выйти за меня замуж, - он не испрашивал подтверждения или опровержения, он констатировал факт, - Ты и правда что-то ко мне чувствуешь.
Нивира кивнула.
- Я тебя люблю, - прошептала она.
- А я себя ненавижу.
Его лицо казалось сероватым в рассеянном свете, который с трудом пробивался в шатёр. Он замолчал, и, казалось, полностью погрузился в созерцание своих сцепленных между коленями пальцев. У него были прекрасные руки. Нивира обожала разглядывать их, и многое отдала бы, лишь бы они ласкали её. Хотя… она и так уже отдала всё, что могла. А он ясно дал понять, что брать не собирается.
- Чего ты от меня хочешь? – спросил он внезапно.
И она поняла, что у неё есть только один шанс ответить и быть услышанной. Чего же она от него хочет? И одновременно может получить?
- Сына, - выдохнула она, наконец. – Я хочу сына.
На самом деле Нивира, сколько себя помнила, ещё до того, как увидела Гирниса, кружащимся в том злополучном танце, мечтала о дочке. Но рождение девочки ничего ей не даст, ни от чего не защитит и ничем не поможет. Особенно, если её возлюбленный муж вдруг решит её оставить – вместе ли с этим миром или просто, как забытую вещь, значения не имело.
- Хорошо, - бесстрастно ответил он. – Но после этого я ничего тебе не должен, идёт?
У леди Нивиры не хватило сил скрепить этот внутрибрачный контракт рукопожатием – она ограничилась порывистым кивком. Но это было уже неважно. Она знала, чувствовала, что сделка состоялась.
***
Каждую ночь Айзек пытался отыскать Валора в пространстве общего сна, и каждую ночь, неважно пробирался ли он сквозь сероватые джунгли влажных простыней или парил в перевёрнутых небесах, его скитания всегда заканчивались в одном и том же месте. Странное это было место, даже по меркам ночных видений – подводный зал, вдоль стен которого возвышались семь статуй невиданных мифических существ – это были то ли люди, то ли рэгланы, то ли рыбы… Айзек не мог понять. К тому же четыре из семи статуй были обезглавлены. И когда юный сновидец однажды дотронулся до витиеватого узора на хитоне одной из фигур, она в мгновение ока покрылась трещинами, растрескалась на мелкие кусочки и расплылась в прах.
Он даже как-то рассеяно спросил Дерека:
- Чего есть семь? – Айзек чувствовал, что в этом числе кроется подсказка.
- Семь? – удивился его дядя.
- Ну да, семь.
- Семь стадий погружения в сон, семь башен Великого Магистериума, семь этажей Лунной Башни, семь Главных Мастеров гильдии – если ты имеешь в виду наш Цех.
- А если нет или, вернее, не только?
- Ну, тогда, - Дерек принялся загибать пальцы, всё ещё пребывая в немалом удивлении, - Семь высочайших пиков здесь в Ардах, впрочем, их вообще-то восемь, если правильно посчитать Двурогую Гору, семь великих рек Обитаемого Мира, в конце концов…
- Семь? Хм… А я думал их три… Реки я имею в виду, - отозвался Айзек все также рассеянно. – Силгон, Арос и Лигурна, - перечислил он с оттенком школярской аккуратности.
- Остальные четыре исчезли во время или после того, как пала Империя. Верее остальные пять – последней пересохла Лигурна лет сто тому назад.
«Река пересохла, а ученики в Великом Магистериуме продолжают заучивать её название так, словно она всё ещё утоляет вечную жажду Океана своими хрустальными водами», - подумал юный сновидец. «И отчего, собственно, хрустальными?»
Ни Арос, ни Силгон не славились особенной чистотой своих потоков, так почему же он всегда воображал воды Лигурны прозрачными, как слеза?
Они жили в общине так называемых праведников уже неделю. И Айзек всё чаще ощущал себя растерянным и раздражённым. Он не высыпался, и его мучило вынужденное бездействие их выжидательной позиции. К тому же он скучал по Валору, больше, чем мог себе представить. И с наступлением каждого нового дня ему требовалось всё больше усилий, чтобы унять тоску и отчаяние, которые его периодически настигали и, заодно, подавить приступы недовольства Дереком, неминуемо охватывавшие его всякий раз, как он вспоминал о событиях той злополучной ночи, когда его дядя всё-таки заглянул его другу в лицо.
Почему для того, чтобы провернуть трюк, предложенный Нэвеллой, недостаточно было Айзека, который сто раз видел Валора во сне? Они ему не доверяют? Или это только Дерек с его упрямством и вечным стремлением всё контролировать? В результате эти игры привели лишь к тому, что Валор теперь прячется даже от него. Айзеку казалось, что он никогда в жизни не чувствовал себя таким беспомощным и бесконечно несчастным, как той ночью, когда он колотил Дерека по рёбрам.
Следующим утром, когда страсти более или менее улеглись, и они поговорили начистоту, его дядя выложил перед ним весь расклад. Айзек был откровенен в ответ. Обо всём, кроме ключа. После этого разговора разумом он понимал, что не может винить Дерека в том, что случилось. Ни его, и ни Нэвеллу. Но как же это тяжело: выжидать после погони. Особенно в таком месте, где и воздух, которым дышишь, и вода, которую пьёшь, одинаково воняют сыростью. И нет никаких шансов даже поесть вдоволь.
- Раз ты голодный, значит, не так уж сильно влюблён! – хмыкнул Дерек, когда его племянник озвучил эту свою последнюю жалобу.
Айзеку отчаянно захотелось снова его ударить.
- И долго мы будем торчать в этой дыре? – спросил он, старательно маскируя захлёстывавшие его эмоции напускной язвительностью. - Когда мы двинемся дольше?
- Как только я придумаю, как нам это сделать, - ответил Дерек.
- И я ничем не могу помочь в этом? – на сей раз привкус сарказма в голосе юного сновидца был настоящим:
- Знаешь, у меня, вроде, неплохо по части придумывания. И есть такая старая избитая истина, про превосходство пары голов над одной единственной… Я думал, ты их любишь!
- Кого, головы или пары? – Дерек не собирался отставать от своего подопечного по части натужного остроумия.
- Истины, - Айзек выдавил это слово сквозь зубы, словно оно было ему противно.
- А их-то? Люблю, - согласился его дядя. – Ладно, парень, дело такое: раз в месяц они отправляют в Мелею караван с грузом заготовленных грибов…
- Почему именно в Мелею? – перебил его Айзек. Его насторожило слишком быстрое появление в объяснениях Дерека именно того места, куда они оба стремились.
- В Мелее живет их основной покупатель, - старший сновидец посмотрел на нетерпеливого младшего исподлобья, словно вопрошая: «Ну, что – будешь ещё перебивать или как?»
Айзек кивнул и Дерек продолжил:
- Большую часть грибов приобретает аптекарь по имени Алесакх. Я слышал о нём и раньше. А на вырученные деньги посланцы закупают то, что необходимо здесь, в Долине. Так вот, нам нужно каким-то образом попасть в состав следующей экспедиции, только я пока не знаю как.
- Кто принимает это решение?
- А кто здесь принимает все сколько-нибудь значимые решения?
- Саюл?
Дерек лишь хмыкнул в ответ и покачал головой, словно говоря: «Не смеши меня».
- Разумеется – в конечном итоге, да. Но голос богов – он и есть голос богов… Я не думаю, что он часто снисходит до, по сути, кухонных вопросов.
- Значит, придётся заставить его снизойти, - произнёс Айзек твёрдо. – Потому что, если ты собираешься повлиять на его матушку… Это ещё большая утопия.
Он посмотрел Дереку в глаза. Тот выразил удивление, но взгляд не отвёл. Айзек ответил ему тем же. Если его дядюшка думает, что за неделю он ещё не разобрался в том, как тут всё работает и кто чем распоряжается, то Нэвелла - не единственная в их семье, кого он недооценивает. Дерек кивнул и, отсалютовав племяннику глиняным стаканом, вернулся к поеданию жидкой овсянки.
Они сидели в стороне от всех в дальнем углу трапезной, где каждое утро, перед тем, как толпа призраков в серых робах отправлялась обрабатывать грибные поля, Саюл произносил перед ними речи. Айзек не мог не признать, что говорить молодой пророк умел. Обычно он выбирал два совершенно, на первый взгляд, не связанных между собой предмета и соединял их искусной цепочкой слов. Затем он объяснял, что с этим делать, очень ловко переходя от сложного к простому, от абстрактных сентенций к конкретному курсу действий, которого праведникам следовало придерживаться в той или иной ситуации. По ходу речи Саюл отвечал на вопросы, которые сам же себе задавал от имени аудитории, внимавшей ему, затаив дыхание, и не смея даже часто моргать.
За семь дней Айзек узнал, что Обитаемый Мир есть средоточие зла и что единственный способ спастись от его всепоглощающей тьмы и воспарить над бренной действительностью - это отречься от мира. Зло проистекает от искушений плотских и ментальных, которые обещают бесконечные радости и удовольствия. Всё, что Саюл говорил, вертелось вокруг одного и того же. И, в конечном итоге, все его метафоры и обороты возвращались к порицанию деятельности Цеха Сновидцев, которая, согласно словам пророка, была противна единому божеству, на которого следовало уповать тем, кто искал спасения от соблазнов, которые в изобилии предлагались злыми силами. Других богов, якобы признавших над собой власть нового властелина небес, он называл «предшественниками» и не особенно порицал, а иногда даже и превозносил. Особенно богиню-мать. Все остальные мифические существа, согласно объяснениям Саюла, стали или всегда являлись демонами.
Сонм этих тёмных созданий ведёт борьбу против единого бога и его последователей, сплетая людские видения между собой. Сновидцы являются, то ли верными служителями, то ли детьми самих демонов, вырвавшихся из преисподней ночных кошмаров. Своими кознями они ещё шире и дальше раздвигают границы зла, прочно вплетая его в души отчаявшихся простых и знатных людей. Но единый бог добр. Он дал своим последователям средство сбросить ярмо, навешенное на них силами зла: эссенция мёртвого сна, которую опытные аптекари умелыми манипуляциями извлекают из грибов, произрастающих здесь в Долине. Благословлённое единым богом зелье сна без сновидений – его, как и разнообразные пороки цеха сновидцев, Саюл каждое утро упоминал в своих посланиях праведным. На седьмой день он обмолвился ещё об одном, по его словам, чуть ли не самом страшном, грехе гильдии видящих сны:
- И запомните, - провозгласил он. – Они отвлекают ваших женщин от их единственного истинного предназначения – от материнства! Души, которые были наказаны перерождением в низшие женские тела, лишаются шанса очиститься, увлекаясь фантазиями, проистекающими из снов.
Саюл вдруг обернулся вокруг себя и резким жестом, словно отсёк головы своим слушателям. Многие праведники в первом ряду ахнули и отпрянули назад. Где-то заголосила женщина. Пророк окинул трапезную суровым, полным праведного гнева взором. Но его картинное возмущение не шло ни в какое сравнение с тем ледяным отторжением, который ощущал Айзек. Юный сновидец на выверенную долю мгновения встретился с пророком глазами, прежде чем, взмахнув длинными ресницами, прервать контакт.
Позже, когда они с Дереком корпели бок о бок, согнувшись, над огромным чаном с грибами, которые нужно было рассортировать перед сушкой, Айзек спросил:
- Как ты думаешь, он сам – сновидец?
Самопровозглашенный глас богов бродил между рядами работников, обмахиваясь изящным веером. Впечатление от его широкой, благодушной улыбки сильно портили выражения лиц телохранителей, которые следовали за ним по пятам. Айзек поймал взгляд молодого пророка и снова заставил себя застенчиво улыбнуться перед тем, как опустить глаза.
- Он – то? – Дерек подчёркнуто не смотрел в сторону процессии из трёх фигур – два верзилы в чёрном и вышагивавший впереди проповедник, словно совершенно не занимали его:
- Я думаю, что как бы нам этого не хотелось, далеко не все заслуживающие интереса люди в этом мире – сновидцы. А насчёт конкретно этого экземпляра, - дядя Айзека сделал подчёркнутое ударение на последнем слове, - Понятия не имею. Даже если бы у него и были какие-то способности, что я вполне допускаю, они подавлены и загнаны так глубоко, что я сомневаюсь, что их возможно извлечь на поверхность даже, если перевернуть его душу вверх дном.
Следующей ночью вместо того, чтобы в очередной раз отправиться на поиски Валора, Айзек разыскал Нэвеллу.
- Мне нужно поговорить с тобой без Дерека. И обещай, что и после ничего ему не скажешь.
- И почему я должна что-то такое пообещать? – спросила она, подбоченясь.
Айзек сначала не ответил, затем, взвесив все аргументы про себя, согласился:
- Ты никому ничего не должна, но я прошу тебя ничего ему не говорить.
- Хорошо. Но я оставляю за собой право передумать.
Её племянник кивнул, продолжая смотреть на неё исподлобья, и словно говоря: «На другое я и не рассчитывал».
- Мне нужен рецепт твоего зелья, - произнёс он твёрдо.
- Моего зелья?
- Да. Того состава, что вы используете в Борделе Видений. Ты мне рассказывала, помнишь?
- Помню… Но зачем тебе это?
- Это долгая история, по итогам которой я собираюсь сделать кое-что, на что Дерек никогда не решится и мне не позволит решиться, если я с ним посоветуюсь. Так ты мне поможешь?
Нэвелла задумалась. Она огляделась на линию горизонта, которая резала пространство сна по кругу, на облака, что бежали и клубились в тёмно-фиолетовых беззвёздных небесах. Они стояли на вершине ледяной горы, которая трескалась и кривилась, грозя и желая сбросить сновидцев вниз в бурлящее ущелье кошмара.
Наконец сновидица кивнула.
- Я очень хорошо знаю, что есть вещи, о которых Дереку лучше не знать. По определению. А то его твёрдый лоб возьмёт да и расколется от высокоморальной натуги… И если ты не можешь попросить его о помощи… То к кому тебе ещё обращаться, если не ко мне?
Нэвелла пожала плечами.
Она не стала оскорблять Айзека риторическими вопросами типа: «А ты точно уверен, что хочешь это сделать?» Или: «А разве это не опасно?» И её племянник это оценил. Он определённо не нуждался в напоминаниях о том, какие сомнения и опасения ему следует испытывать. Что ему было нужно, так это уважение и поддержка. Он смертельно устал от нервозного стремления своих близких сподвигнуть его вести себя по-взрослому, которое одновременно прекрасно сочеталось с их патологической неспособностью не врать ему, даже если и для его же блага.