The greatest expression of rebelion is joy.(c) Joss Whedon
СКАЗКА СНОВ
Название: СКАЗКА СНОВ
Автор: sorinkavglazy
Артер: Derek Winslow
Бета: Derek Winslow
Категория: джен
Рейтинг: R
Жанр: фэнтези
Размер: макси
Таймлайн: тысячу лет после гибели Империи
Статус: пишется
Дисклеймер: всё как есть моё) перепост частей и\или целого с разрешения
Саммари: под тремя солнцами и двумя лунами простираются земли Обитаемого Мира. В самом его сердце стоит Великий Магистериум – древняя обитель Мастеров-сновидцев. Мастера хранят тайны искусства видеть общие сны – единственного искусства, что не досталось людям в наследство от Империи, столица которой уже тысячу лет погребена под толщей воды на дне Залива Рэгланов, что лежит по другую сторону высоких гор и густых лесов. А на берегу Залива рождается тайна, волшебство, которое разбудит Обитаемый Мир от долгого тревожного забытья…
Разумеется, всё это происходит у тебя в голове, Гарри,
но почему же это должно означать, что это
происходит не на самом деле?
Профессор Дамблдор Гарри Поттеру
но почему же это должно означать, что это
происходит не на самом деле?
Профессор Дамблдор Гарри Поттеру
Мы созданы из вещества того же, что наши сны.
У. Шекспир «Буря»
У. Шекспир «Буря»
Погасли огни. Город затих. Растворились практически все звуки. На фоне этой почти-тишины каждый шёпот, каждое дыхание отдавалось в мозгу, словно послевкусие вчерашнего веселья. Даже ветер исчез. Его дуновение налетело и рассеялось среди нелепо живописных холмов и изломанных скал. Серые камни кривых улиц и стены домов окрасились тёмной бронзой и пурпуром – в это странное время глинобитная хижина бедняка, жалостливо притулившаяся у развалин старых крепостных укреплений, могла выглядеть не хуже богатого дома. Неуверенный свет сумерек, наступавший на город, когда все три солнца, согревающих земли Обитаемого Мира, последовательно исчезали с небосклона, скрывал трещины и зазубрины, словно вуаль. И город охотно утопал в нём словно престарелая напудренная матрона. Люди спешили завершить свои дела: захлопнуть двери лавок, убрать остатки товара с уличных лотков.
Каждый вечер суетливый город под стенами Великого Магистериума шумно готовился ко сну, чтобы в какую-то, будто заранее условленную минуту, затихнуть ещё до последнего поворота мутных от времени песочных часов, нависших над кривыми улицами в огромном овальном каркасе. Когда-то юный Шут вместе с другими учениками до того, как начать творить свои детские сны, пытался вычислить, сколько длится эта пауза тишины между затуханием городского шума и последним переворотом часов. Говорят, в эту же игру играли множество поколений до них, и после них будет так же. Точной цифры не узнает никто.
Шут огляделся – десятки кошачьих глаз смотрели на него из темноты круглого зала. Многих кошек он путал, другие, и, правда, ничем не отличались друг от друга. Но у каждой было своё особенное тепло. Шут потянулся и поймал большого толстого кота. Мордатое, потрёпанное чудовище с порванными ушами и наглой самоуверенной мордой устроилось у него на коленях и громко заурчало.
Почему кошки любят сновидцев, было одной из загадок, разгадку на которые искать не полагалось. Любой ребенок из семьи мастера вырастал в окружении разномастных зверьков, которые ежедневно сновали под ногами, требуя внимания и ласки. В первом сне, который Шут увидел осознанно, были кошки. И сейчас, погрузив пальцы в тёплый, мягкий подшёрсток, он вспомнил тот свой самый первый сон. Те кошки, из его детства, были сделаны из сладостей, некоторые с пятнышками изюма, а некоторые с орешками вместо глаз... Говорят, сколько бы лет не прошло, сновидец каждую ночь продолжает проживать свой первый настоящий сон.
Кот потянулся, Шут прикрыл глаза и начал нащупывать вещество сна, которое постепенно обволакивало его. Сегодня будет трудная ночь.
Белая снежная пустыня, раскинулась далеко за горизонт, за пределы света, обволакивающие бледные края неба, глубокого и тёмного в центре. То тут, то там из-под снега вылезали головы тонких чернильно-фиолетовых грибов. Они становились всё выше и выше, пока Шут брёл, утопая по колено в снегу. Он знал, что дна у этого белого моря нет, хотя прошло уже много лет с тех пор, когда он последний раз пытался до него докопаться.
«Никто не может изменить свою точку попадания в сон», - говаривал его учитель, когда Шут, ещё будучи мальчишкой, жаловался на ледяной холод и гнетущий полумрак снежной равнины этого грибного леса. Вместо корней у грибов были щупальца, которые двигались под поверхностью снега, просвечивая, словно вены под тонкой папиросной кожей, какая бывает у дряхлых старух.
Он искал шатёр - каждую ночь, все эти годы, продирался к своей цели сквозь шевелящуюся белую крупу, но сон это такая вещь, к которой нельзя привыкнуть. Шут поступил в ученики, достиг степени мастера, начал творить собственные сны, стал одним из лучших, но так и не привык.
Он распахнул полог шатра и шагнул внутрь в рассеянный, но тёплый свет. Шут узнал Машну-Мишну, Сильвиру и Лилларда в Кругу мастеров. Магистр Роан не удостоил их своим присутствием, но это, безусловно, была к лучшему. Старик может и не потерял хозяйственной хватки, точно подсчитывая и распределяя подати, поступавшие в пользу Великого Магистериума со всех концов Обитаемого Мира, но времена, когда он творил свои лучшие сны, застала, быть может, одна Машну-Мишна.
Она родилась очень далеко, среди сухих, с рождения морщинистых людей Серой пустыни, когда давно ушедших по ту сторону смерти, родителей Шута ещё не было на свете. Машну-Мишна была из Выскочек. Ему, рождённому в союзе двух великих родов сновидцев, с детства следовало презирать таких. Косноязычные и часто неграмотные приходили они сотнями к воротам Великого Магистериума в день Тройного Равноденствия в надежде найти здесь дом и понимание. За первый месяц от сотен оставались десятки, за следующий год десятки превращались в единицы, и лишь совсем немногие добирались до Зала Мастеров. Таких называли - «Великими» Выскочками.
- Сколько сегодня умирающих? - спросил Шут, усаживаясь на своё место.
- Больше, чем я потяну одна, - отозвалась Машну-Мишна. Он кивнул. Творить сны смерти – не самое приятное занятие, но когда-нибудь, это станет его работой – Шут знал это. Быть мастером смерти – странная честь, слишком замешанная на неразделимых долге и усталости. Старые и молодые, измученные болезнями и тяготами беспросветного существования, люди мечтали тихо уйти во сне, держа за руки своих любимых и давно потерянных или улыбаясь далёкому, неведомо-прекрасному свету из-за горизонта смерти. Тяжелее всего Шуту давались молодые матери. Его собственная умерла в очередных родах, когда он и его сестра были еще большеглазыми и несмышлёными малышами. Даже сейчас он скучал по той ласке, которую дарили её руки, по её голосу и улыбке.
Вырывая ослабшие души несчастных женщин из объятий лихорадочного забытья, Шут провожал их в вечные сады радости и покоя, обещавшие мир и свободу от рабства несовершенных человеческих тел. Многие из них были совсем юными существами, вчерашними детьми, едва старше или того же возраста, чем его собственная дочь. Он ни за что не смог бы представить её, Рэй, в объятиях мужчины, или с ребёнком в огромным круглом животе, или в отчаянном жару на смятой, такой же пропитанной потом и кровью постели, как та, на которой умерла её бабка.
Сколько среди них было тех, кто жалел о мире, который оставался позади? Скольких из них он приводил во сне на свидания с возлюбленными, которые стали и не стали отцами их детей? Сколько среди них было тех, кто никогда не знал ничего лучше этих снов? Бледно-кремовые мраморные струи стекали в тончайшую прозрачную чашу из стекла и слёз. Женщины были красивыми – все до одной. Матери всегда прекрасны в глазах своих детей. Шут творил розовые облака и перламутровые стены дворцов, прохладные фонтаны, винтовые лестницы и экзотические фрукты, свисающие и тяжёлых ветвей плодовых деревьев. В каких бы богов они не верили, в любом пантеоне Обитаемого Мира был бог снов, и в последний час он был к ним милосерден.
Шут открыл глаза – тело, облепленное кошками со всех сторон, затекло. Он потянулся. За окном медленно появилась вторая луна. Наступило время танца теней, когда разноцветный свет небесных тел сплетался и играл, раскрашивая даже самую ровную поверхность глубокими рельефными узорами. Смежив веки, он вернулся в сон, где пыльная буря накрыла опустевшие сады света и вечного покоя.
Стены беседок рушились и разлетались в прах, подхваченные потоками воздуха, наполненного пылью и пеплом. Бубенцы на его колпаке затенькали, когда Шут попытался обернуть шарф вокруг головы. Из глубины бури постепенно вырисовывался силуэт каравана: верблюды на высоких, непропорционально тонких ногах, тюки с поклажей, бурдюки с водой… Шут улыбнулся под шарфом – Машну-Мишна не видела пустыни с тех пор, как была совсем юной девочкой, но всегда приносила ветра и пески с собой. Люди утопали в бурях её сказочных снов, уходили с караванами за вечный горизонт без возврата с тех пор, как она стала мастером смерти.
Сегодня она вела караван людей моря. Старые моряки, которым не повезло молодыми сгинуть в бездонной соленой пучине, и состарившиеся в одиночестве жёны тех, кому повезло; портовые шлюхи, умирающие от дурных болезней и маленькие дети, оказавшиеся недостаточно сильными или везучими для этого сурового мира.
Над Шутом простиралось чистое голубое небо. Маленький вначале пятачок атласной лазури вырос и постепенно захватил всё пространство до самых зелёных гор на горизонте. Из осевшего небольшими волнами золотого песка показались ростки растений, цветы поднимались и мгновенно распускались малиновыми, синими и белыми колокольчиками. Из едва открывшихся бутонов показывались колибри с крыльями бабочек и длинными спиральными клювами. Оторванные ветром листочки превращались в стайки юрких разноцветных рыбок, которые сновали по воздуху, словно в воде.
Высокие дюны расступались, оставаясь за спиной каравана. Мир вокруг разделился надвое – так бывает, когда два мастера встречаются в одном сне. Три сновидца – и сон может обратиться в кошмар помимо и вопреки их воле. Вокруг Шута сад стремительно поглощал пустыню. Дюны таяли и удалялись, за цветами показались деревья, из-под слоёв песка и камней проступила свежая зелёная трава.
Караван почти поравнялся с Шутом, верблюды замедлили шаг, наклонились пощипать травку, попить воды из источников, как вдруг, ни с того ни с сего, в водоворот сна ворвался вихрь. Он разбил одну из стенок воронки расступающейся пустыни, взметнул вверх огромный курган песка, который заполонил полнеба и опал, погребая под собой свежие травы и цветы. Колибри распухли и покрылись розовой чешуёй. Сквозь песок проросли вычурные, на грани уродства, стебли, увенчанные здоровенными бордово-фиолетовыми соцветиями с неровными, изломанными лепестками.
Из пыльной бури буквально вылетела группа всадников в просторных светлых одеяниях. Шут видел, что это – фантомы, нарисованные другим сновидцем. С гиканьем они бросились к каравану, окружили людей и животных, сбившихся в кучу. Во главе всадников нёсся юнец. Одеяние его было таким же, как у его спутников, но Шут видел, что он фантомом не был.
«Айзек - сучонок»! – подумал Шут. «Поймаю – задницу надеру»! Всадники разом взмахнули стеклянными мечами и врезались в толпу. В ту же секунду их клинки закипели и испарились, а лошади по горло увязли в песке. Машну-Мишна парила в нескольких метрах над землёй. Одно почти ленивое движение широких рукавов её плаща, и всадники исчезли, и погасли солнца. Они с Шутом и их ведомые очутились в огромном облачном зале с потолком из звёзд. Водопады света стекали по стенам и уходили под пол. Люди растворялись один за другим. Великая Выскочка творила своё волшебство, не мешкая, не сомневаясь, легко, будто молоденькая служанка, пританцовывающая перед зеркалом, прижав к груди новое платье госпожи.
Шут не видел смысла оставаться и ждать конца действа. К тому же это всегда навевало грусть. Он скользнул обратно в шатёр. Там было пусто – остальные мастера ещё творили свои сны или уже ушли. Шут надеялся застать хотя бы Лилларда, но и его там не оказалось. Полог шатра болтался, сотрясаемый резким ветром. Шут, хмурясь, шагнул наружу и, вместо того, чтобы очутиться по щиколотку в снегу, пронизанном фиолетовыми тенями гигантских грибов, с головой погрузился под воду. Шатёр исчез. Вокруг шумел безграничный, бездонный океан, будто весь его снег растаял от неизвестного тепла.
Шут попытался всплыть и не смог. Непроницаемая толща воды давила сверху, сжимала его тело со всех сторон, пока он всё глубже уходил в глубину. Он ощутил ярость – не свою, чью-то ещё, почувствовал горечь и насмешку. Тот, кто забрался в его сон, подобрался слишком близко. Мастер чувствовал его вторжение, его силу.
«Щенок», - Шут вдохнул солёную воду полной грудью и очнулся от боли. Первое солнце уже взошло и нагрело половину его постели. Кошек не было. В воздухе парила пыльная взвесь – вероятно, он молотил руками и ногами во сне, пытаясь всплыть. Шут сел на кровати, стянул через голову насквозь пропитавшуюся потом рубашку, щурясь в ярких белых струях света. Первое солнце казалось особенно жарким после прохлады сна.
Он умылся, всё ещё пытаясь осознать, какого чёрта произошло? Там он был абсолютно уверен, что это Айзек. Но сейчас, когда сон рассеялся, стал сомневаться. Одно дело шутки шутить с ним – его дядей, но чтобы мелкий засранец вот так влез в работу Мастера Смерти? Шута там, по идее, вообще могло не быть. Он потёр глаза, натянул чистую одежду и отправился разыскивать сына старшей сестры.
***
Верника расчёсывала волосы, когда её брат забарабанил в дверь. Длинные каштановые пряди льнули к ладоням и щекотали шею.
- Что-нибудь случилось? – отодвигая засов, спросила она тоном, который подразумевал, что если он не собирается сообщить о внезапной эпидемии чумы, ему лучше не отвлекать её от утреннего ритуала. Верника любила свои ритуалы, привычные циклы вещей, которые протекали плавно и знакомо. Больше них она любила только драгоценных мужа и сына, которые отдыхали после трудной ночи сновидцев. И это тоже было частью ритуала, в который совершенно не вписывалось стремительное появление Шута.
Её братцу было в целом наплевать на её мнение. В детстве они было очень близки – делили радости, шалости и сладости, вместе принимали награды и наказания. А потом Верника выросла. Место её милого лица заняла вечная маска восторженной учтивости, прелестно-фальшивая улыбка изуродовала её губы и наградила кожу ранними морщинами. Он хорошо помнил тот день, когда вернулся из годичных странствий, полагающихся всем начинающим сновидцам, и вместо любимой сестры обнаружил мумифицированное насекомое в свадебном платье. Такой она для него с тех пор и оставалась – менялись только наряды.
Верника вышла замуж за Лилларда, сына Марески - Величайшей из Выскочек, не известно от кого. Та просто явилась брюхатой к воротам Магистериума. Младшая сестра Лилларда – Нэвелла родилась уже в обители сновидцев. Её отцом считался Магистр Роан, который и вырастил обоих детей после того, как их мать присоединилась к Бессмысленным, зайдя слишком далеко в своих ночных скитаниях.
Единственный внук Марески - Айзек унаследовал бедовые глаза своей бабки и её невероятные способности. Там, где другим приходилось стараться изо всех сил, мальчишка лишь зевал и просил ещё.
- Где этот паршивец? – бросил Шут с порога. Это было самое мягкое наименование, которое полагалось Айзеку при любых раскладах, но и оно, похоже, оскорбило нежные уши Верники.
– Где твой сын? – переспросил Шут, наблюдая, как шея его сестрицы покрывается пунцовыми пятнами негодования.
- Айзек отдыхает, - произнесла она холодно. – Он всю ночь творил под присмотром отца.
Что подразумевало «то-есть-никак-не-может-быть-замешан-в-том-в-чём-ты-собираешься-его-обвинить». Шут закатил глаза:
- А я-то думал, Лиллард этой ночью осенил своим присутствием Круг Мастеров. Какой же я – слепой идиот!
- Естественно, - глаза Верники сузились до злобных щёлок, а пунцовые разводы распространились на щёки.
- Естественно осенил или естественно идиот? – спросил насмешливый голос из-за спины. Нэвелла ухмыляясь, проскользнула мимо Шута, одной рукой придерживая голубоватую простынь, которая прикрывала обнажённое тело. Её влажные волосы разметались по плечам, на коже поблескивали мелкие капельки воды – она явно только что выбралась из купальни.
- Сегодня будем отвечать вопросом на вопрос или обращать всё в шутку? – спросил Шут, инстинктивно отзеркаливая её ухмылку. Верника посмотрела на них обоих с равным плохо скрываемым презрением.
- Зависит от того за какие прегрешения ты собрался снять скальп с нашего дорогого племянника! – ответила Нэвелла игриво, напоминая, что она была бы не она, если бы не подслушала разговор, прежде чем театрально нарисоваться на сцене.
- Как тебе вторжение в финальную стадию коллективного сна смерти? Потянет на повод для снятия скальпа или хватит разговора мужчины с мужчиной, как думаешь?
Верника ахнула и схватилась за сердце.
- Ну-у, - протянула Нэвелла, складывая губки дудочкой. – Машну-Мишна всё разрулила, ведь так? И без помощи своей верной шестёрки. Иначе что бы ты здесь забыл? А за разговором «мужчины с мужчиной» я с удовольствием понаблюдаю – интересно, чем он отличается от разговора «женщины с женщиной» - ты будешь размахивать членом в унисон с угрозами?
- Нэвелла! – от возмущения Верника покраснела целиком. Шут прикрыл ладонью рот, чтобы сестра не видела, как он улыбается.
- Что такое? – притворно удивилась провокаторша. – Я просто высказала вполне физиологически обоснованное предположение!
Она помахала ресничками, потупила взор и принялась отжимать волосы свободной рукой, напевая что-то себе под нос.
- Приведи, пожалуйста, Айзека, сестра, - произнёс Шут максимально примирительным тоном. – Мне действительно нужно с ним поговорить. И я не хотел бы грубо прерывать его отдых.
Верника вздрогнула и, переведя взгляд с золовки на брата и обратно, словно подозревая их в каком-то тайном заговоре против приличий и благополучия её семейства, отправилась за сыном.
- Скажи честно, твою сестру в колыбели подменили демоны? Она напрочь высасывает всё веселье из всего кругом! – произнесла Нэвелла громким заговорщицким шёпотом в ухо усевшемуся рядом Шуту.
- Это случилось не в колыбели, - ответил он, криво усмехаясь. – Пока она не собралась замуж за твоего братца, вполне себе походила на человека.
- Что же, выходит, теперь обе наши семьи прокляты? – продолжила Нэвелла, положив влажную голову ему на плечо.
- Точно, - согласился он и добавил, когда в дверях появилась Верника с зевающим сыном. – А вот и проклятье собственной персоной!
Айзек набычился. Он был каким угодно, но не святым и правильным. В шесть этот милый мальчик с пшеничными локонами и чистыми зелёными глазами уже мог сотворить сложный сон на десятки человек. Его детские кошмары смотрела добрая половина населения Великого Магистериума. Но, за что его в этот раз обозвали проклятьем? Что он такого сделал, что матери прошлось, чуть ли не за волосы, вытащить его из постели в этакую рань, и буквально за шкирку притащить в гостиную? Верника никогда не проделала бы такой фокус со своим милым мальчиком без очень веской причины – совершенно бесстыжая Нэвелла обожала по утрам после купальни разгуливать нагишом.
Сегодня она, правда, предстала одетой, вернее - завёрнутой в простыню, которая подробно обтягивала все выпуклости и округлости, впрочем, чего Айзек там не видел? Женское тело не было, не могло быть загадкой для юноши вроде него, путешествующего всю свою жизнь сквозь сны. Правда, иногда у девушек бывали крылья или перепонки между пальцами или синие волосы. Сны есть сны. В них можно быть кем угодно, чем угодно. Нэвелла всегда оставалась собой. В снах ли, наяву ли, она всегда была смуглой и коренастой, всегда одинаково щурилась и ухмылялась, никогда не пыталась сделать себя красивее или просто стать кем-то еще, как делал дядя Айзека Дерек – в жизни высокий, стройный и абсолютно не смешной мужчина. Совсем не Шут…
Сейчас эти двое ожидали его на диване в гостиной. Дерек хмурился и разглядывал свои руки, Нэвелла ухмылялась и буравила взглядом его сгорбленную спину.
- Шут собирается тебя вздёрнуть, готовь мыло! – бросила она игриво.
- За что? – Айзек ещё недостаточно проснулся для насмешек.
- За то, что ты - единственный, кого можно заподозрить в преступлении, конечно!
- Ничего подобного! – запротестовала Верника. – Это мог сделать кто угодно! «И свалить на моего сына», - добавила она уже про себя, зная, что Шута проявление её материнского инстинкта только разозлит, а Нэвеллу позабавит.
- Да не влезал я в ваш сон смерти! – произнёс Айзек, вырвав локоть из материнской хватки. Он подошёл к окну и потер глаза. – На кой мне вообще такая радость?
- Может, чтобы нарваться на неприятности? Тебе, сестра, спасибо большое, что проинструктировала ребёнка, – ответил Шут, стараясь сохранить голос ровным и спокойным, чтобы не показывать мальчишке лишней раз свою симпатию. Он любил Айзека и ничего не мог с этим поделать. Да, иногда отчаянно хотел накостылять ему, но всё равно любил. Обычно именно он, Дерек, был тем, кому удавалось достучаться до племянника, которого мать обожала слишком сильно. А отец не верил, что на солнце бывают пятна, а Айзек был сыном солнца – признать его недостатки означало выставить себя в невыгодном свете. Этого Лиллард ни за что не мог себе позволить. Его сыну, пожалуй, пришлось бы сравнять башни Великого Магистериума с землёй, чтобы заслужить что-то кроме похвалы. Хотя нет, за такое захватывающее безобразие его, наверняка, похвалила бы развесёлая тётушка.
- Ни на что я не нарывался! – произнёс Айзек после паузы. – По крайней мере – не сегодня, - добавил он в ответ на вскинутые брови Шута. – Честно, Дерек.
- И что же ты делал всю ночь? Твоя мать говорит, что ты творил с отцом, но я видел его в шатре в кругу мастеров…
- Там он и был, - согласился Айзек. – Я сказал матери, что иду с ним, чтобы не доставала.
- Что? – Верника побледнела, и Шут почувствовал, как в воздухе повисла назревающая истерика. «Обидно будет, если я зря подставил мальчика под эту наковальню», - подумал он, но отступать было поздно:
- И где же ты был, если не с отцом?
- Я был с Брюном, - выдохнул Айзек, не глядя на мать, которая всё ещё собиралась плакать. – Творил сны рэгланов.
Это было глупо, но не преступно. Шут кивнул.
- Я спрошу Брюна, можешь не сомневаться.
- Спрашивай кого хочешь.
- Может - позавтракаем? – ввернула молчавшая до того Нэвелла. – А то, оказывается, разговор мужчины с мужчиной – это такая скука. Никто ничем не размахивает…
- Хорошо, - согласился Шут. – Сестра, прикажи подать завтрак, Айзек, пригласи, пожалуйста, Брюна к нам присоединиться.
Когда Верника, утерев слезы, и её сын, пожав плечами, повиновались и ушли в противоположных направлениях, Нэвелла подобралась ближе к Шуту и коснулась кончиком пальца его уха:
- М-м-м…- протянула она. – Это было так сексуально! Ты почти напомнил мне братца!
- Тебя возбуждает собственный брат?
- Нет, конечно. Но он – первый напыщенный альфа-самец, который пришёл мне в голову.
Шут не знал двух более разных людей ни в стенах Великого Магистериума, ни за его пределами, включая их с его собственной сестрицей. Но, когда однажды он спросил Нэвеллу в лоб, как это так, её ответ поразил его: да, она очень любит своего брата и, нет, они никогда не дружили. Шут провёл всё детство с сестрой, всего на год его старше, и продолжал жить с ней рядом – всего-то три коридора и две лестницы разделяли их, но это расстояние уже много лет казалось ему непреодолимым, словно огромный бескрайний океан, в который загадочный нарушитель спокойствия погрузил его этой ночью.
А Нэвелла после свадьбы Лилларда с его сестрой, осталась жить с братом, абсолютно не похожим на неё ни внешне, ни внутренне, вместо того, чтобы стать почти безраздельной хозяйкой огромных отцовских покоев на вершине Лунной башни. Великий Магистр Роан позволил, как позволял ей почти всё. С тех пор она, не обращая внимания на разговоры людей, которые шептались, что у этой Нэвеллы «всё не как у людей» и со всей возможной для неё покорностью сносила плохо скрываемое и с годами только возросшее презрение со стороны Верники, которая, чем дальше, тем меньше пыталась понять золовку. Нэвелла не вписывалась в её идеальный мир. Нэвелле было плевать.
Дерек как-то спросил её и об этом. Она пожала плечами и, горько усмехнувшись, ответила, что «эта клетка, может быть, и менее золотая, зато попросторней будет».
***
Айзек нёсся по лестницам. Стёртые ступеньки и гладкие от тысяч прикосновений перила были знакомы ему так хорошо, что он мог бы бежать, не открывая глаз, пожалуй, даже не просыпаясь, если бы под ногами периодически не путались кошки. Утренний воздух и нетерпеливое, насмешливое тепло первого солнца наполняли лёгкие. Пустые коридоры гулко отвечали на шум, производимый его резвыми молодыми ногами. Хотелось летать. Не во сне, как всегда, а по-настоящему. Подойти к окну и нырнуть навстречу ветрам и яркому свету. Где-то далеко, за горизонтом, мерцал едва различимый океан, за другим горизонтом росли горы, а за ними расстилалась пустыня безрадостная и каменистая. Всё это покрывал пепел времени и покоя, который Айзек мечтал однажды смахнуть.
Он влетел в дверной проём и с размаху влепился прямо в широкую спину Брюна. Лучший друг совсем немаленького Айзека к семнадцати годам вымахал почти до четырёх локтей и, по-видимому, не собирался останавливаться. И, если еще год назад, Брюн был уже высоченным, но еще тощим, как шнурок подростком, то теперь после долгой зимы, наполненной тяжёлой работой по уходу за рэгланами, которые очень плохо переносили холод и всё время болели, он раздался в плечах, словно кряжистый, одиноко стоящий дуб. Айзек чувствовал себя лилипутом на его фоне.
- Привет, - бросил Брюн в ответ на столкновение.
- Привет, мой дядюшка жаждет накормить нас завтраком и допросить тебя с пристрастием.
- Вот так сразу с утра?
- А ты хотел бы позавтракать в обед?
- Нет. В обед лучше обедать, вкуснее, - произнёс Брюн глубокомысленно. – И на предмет чего меня будут допрашивать?
- Конечно же, о том, что я делал сегодня ночью! – Айзек ухмыльнулся и скорчил рожицу притворного недовольства. – Такой нездоровый интерес к моей персоне, тебе не кажется?
- Кажется. Лучше бы твой дядя озадачился тем, что у твоей тёти между ног, сделал бы себе собственного сына и отстал от тебя.
- Угу. Но, увы, это не представляется возможным. Так что придется тебе пострадать за нашу дружбу. Опять.
- Может у Дерека не к тебе нездоровые отцовские чувства, а ко мне… нездоровые, но совсем не отцовские? А? – предположил Брюн так, будто речь шла о погоде. Айзек хрюкнул, пытаясь проглотить смешок, закашлялся и, вместо ответа показал другу два больших пальца.
- Вы снова что-то натворили? – Адрин, смотритель за животными, и отец Брюна, появившийся на пороге, спрашивал и утверждал одновременно. Айзек ещё не отдышался от своего приступа смеха и был вынужден только помотать головой вместо ответа и приветствия.
- Не-а, - ответил Брюн за него и добавил: - Как они? Явно, имея в виду не семейство Айзека, а рэгланов, от которых его отец только что вернулся.
- Просыпаются, ждут тебя с кормёжкой, - Адрин снял свои огромные, пахнущие рыбой перчатки и бросил их сыну.
- Э-э-м… С этим будут проблемы, - выдохнул Брюн. – Дядя Айзека желает накормить меня завтраком и поговорить со мной.
- Опять? Что вы всё-таки натворили?
- Говорю же – ничего такого мы не сделали.
- Да – ничего, - подтвердил Айзек. – Вернее это были не мы. Кто-то влез, причем, с ногами в сон смерти, который творила Машну-Мишна вместе с дядей, ну он и решил, что это был я.
- Хороша же у тебя репутация, парень, - произнёс отец Брюна и покачал головой. Айзек потупился, почувствовав, будто его окунули в ледяную воду. Сдержанные упреки Адрина всегда действовали на него сильнее, чем привычные похвалы родителей или выморочные выволочки Шута. Такими же едкими, как эти упрёки, могли быть только насмешки Нэвеллы, когда она действительно бывала в настроении или наоборот не в настроении. Её племянник радовался, что это бывает не каждый день.
- Давай, мы быстренько покормим рэгланов вдвоем, а потом уже пойдем к моим родственником? – предложил Айзек извиняющимся тоном, хотя в чём, собственно, он был виноват перед Брюном и его отцом? – Всё равно они там полчаса, как минимум, будут дожидаться, пока им на кухне еду цветочками выкладывают!
- Хорошо, но только рэгланов. И не задерживайтесь там, - согласился Адрин. – Кошкам я сам налью молока. А когда вернёшься, - добавил он, обращаясь к сыну, будешь чистить бассейн.
Брюн кивнул, хотя перспектива его явно не радовала – уборка места, в котором обитает несколько десятков рэгланов – задачка не из приятных. Эти прекрасные и гордые животные вышли из Океана с одинаковым изяществом и мощью рассекавшие своими огромными кожистыми крыльями-плавниками морские волны и потоки воздуха, но гадили точно также, как и все остальные живые существа. И всем прочим яствам они предпочитали живую рыбу, хотя при необходимости могли поглощать практически, что угодно.
- Я тебе потом помогу! – пообещал Айзек, когда они заспешили по наклонному коридору вниз к огромной чаше с водой, которая блестела, утопая в солнечных зайчиках, в полу самого нижнего уровня главной башни Великого Магистериума.
- Ты не сможешь, - ответил Брюн, - Ты будешь занят с учителем или ещё где. Но, это ничего. Я сам справлюсь. Прозвучало грустно, но правдиво – с каждым днём обучение Айзека и обязанности Брюна оставляли им всё меньше совместного времени. В детстве всем кажется, что вот только стоит вырасти и можно будет делать все, что хочется. А потом люди взрослеют и забывают, чего хотели. Место нетерпения на пороге каждого следующего дня занимает раздражение от предсказуемости. В последнее время Айзек ощущал его практически постоянно, когда не был с Брюном. Каждый день его гоняли на бесполезную учёбу, где ему приходилось просиживать часы в огромном зале, набитом школярами, у каждого из которых был разный уровень способностей.
Айзек был самым сильным, не потому, что больше всех старался, постигая великую науку искусства снов – он просто родился таким. И чем дальше, тем менее осмысленными казались ему часы теоретических мучений – будто какой-то коварный демон заставлял его строиться по линейке в один ряд с карликами, а ростом он был, как минимум, с Брюна.
Карлики не могли тягаться с великаном, поэтому ему велели вставать на колени и вот в таком положении пытаться обогнать мелкоту. Великан проигрывал, и карлики могли всласть потешаться над ним. Друзей среди других учеников-сновидцев у Айзека не было. «Люди не прощают тех, кто отказывается играть в их игры. Никогда. Всё, что угодно прощают, но не это», - сказала ему как-то Нэвелла, когда он ребёнком прибежал из учебного зала в слезах. Родителей не было дома, и она положила его голову к себе на колени и гладила его волосы и утешала его, словно большая добрая кошка, а потом сказала вот это. И он запомнил, он так ясно запомнил её слова, будто их выжгли внутри его черепа.
Рэгланы – единственные животные, способные, подобно людям, видеть общие сны. Почти разумные они соединялись сознанием, причем Айзеку иногда казалось, что в отличие от людей, их связь не рвётся даже наяву. Рэгланы, по крайней мере, те, что живут в бассейне Великого Магистериума, представлялись ему каким-то единым живым организмом с множеством громадных кожистых тел, но единой душой.
Айзек часто творил их сны и брал с собой Брюна, лишенного дара сновидца, несмотря на происхождение – юный верзила приходился внуком самой Машну-Мишне, не один из многочисленных детей которой от разных отцов из старых родов и Выскочек, не унаследовал способностей. Не повезло с этим и Адрину, но вместо того, чтобы покинуть Великий Магистериум и поселиться в городе, как сделали остальные его братья и сёстры, он остался в обители сновидцев и дослужился, в конце концов, до должности смотрителя за животными. Хорошая карьера для слуги – несколько обидная для сына Великой Выскочки.
Хотя Брюн и не умел творить сны, зато он знал рэгланов, как никто. И, в конце концов, Айзек научил его «просыпаться во сне» так, чтобы Брюн на самом деле продолжал спать. Вот так «просыпаться во сне, но продолжать спать осознанно» - это чуть ли не самое первое, чему учат своих юных школяров учителя-сновидцы. Айзеку казалось, что он умел это всегда. У его друга на это ушло полгода. И до сих пор Айзеку, несмотря ни на что, почти всегда приходилось его «будить».
Но, зато после этого, Брюн становился такой же хорошей компанией во сне, как и наяву. По правде сказать, самой лучшей компанией, какую знал Айзек. Он не мог создавать видение, изменять, выстраивать вещество сна, но он был рядом. Всегда. К тому же, кто станет соваться в сны рэгланов? Кому из великих и сильных они интересны? Глупая, летающая скотина, жрущая рыбу и пахнущая соответственно, какие сны могут у них быть? Айзеку часто приходилось выслушивать шуточки на сей счёт.
«Ну и пусть», - думал он, услышав очередную. «Зато они точно лучше вас»!
Лёгкая рябь на поверхности бассейна становилась всё заметнее по мере приближения Брюна с Айзеком к кромке воды. Рэгланы всплывали, чувствуя скорую кормёжку. Сегодня ночью им снилась воля. Невообразимые, безграничные просторы морских глубин и яркого, лазоревого неба. Все их сны были об этом – о свободе. Потерянным раем представали в них бесконечные небеса, в которых отражались воды Океана и зубастые прибрежные скалы, о которые разбивались яростные неутомимые волны далёкого Залива Рэгланов. Наставник рассказывал Айзеку об этом месте – на самом краю Обитаемого Мира, там, где суша встречалась с Океаном, в побережье врезался узкий, похожий на рваную рану залив, куда рэгланы приплывали-прилетали спариваться. Там на мелководьях умелые и отважные ловцы ухитрялись заманивать молодых, разгорячённых брачными играми самцов в свои ловушки. Когда-то, маленькие Айзек с Брюном мечтали о том, как сбегут из Великого Магистериума, доберутся до Залива и сами станут ловцами.
Айзек наклонился над гладью бассейна, низко, так что нос почти касался поверхности. Он улыбнулся, закатал рукав почти до плеча и опустил руку в прохладную воду. Мелкие, оставленные кошачьими коготками царапины защипало от солёной воды. Они были там – десятки огромных кожистых тел всех оттенков серого и коричневого - от кофейных и серебристых до почти чёрных. Блестящие, покрытые защитными оболочками глаза, плавные очертания – одна линия от головы до хвоста, размах крыльев не меньше восьми локтей. Айзек курлыкнул, подзывая своего любимца Аарла.
Скоро старшие ученики отправятся странствовать, завершая свое обучение, и бассейн заметно опустеет. Айзек ухмыльнулся, вспоминая, как неуклюже большинство из них выглядели, оседлав огромных животных. Чтобы управится с рэгланом, мало быть ловким, умелым наездником, нужно что-то еще.
- Рэглан – это тебе не мерин какой-нибудь! – часто с гордостью повторял Адрин, а вслед за ним и Айзек с Брюном.
Аарл подплыл и ткнулся носом в ладошку Айзека, напрашиваясь на ласку и особое угощение. Юноша засмеялся и протянул руку к ведру, в котором были навалены куски сырого мяса – когда они с Аарлом отправятся в странствия, свежевыловленная, трепыхающаяся рыба будет не всегда доступна. Зверь должен привыкнуть к разнообразному рациону. Затем он потянулся к мешочку с орехами – Аарл их любил. За спиной послышалось нетерпеливое стрекотание. Айзек выругался про себя и медленно обернулся. На оконном карнизе притаилась маленькая хвостатая тварь – ручная обезьянка.
- Пошла вон! – крикнул Айзек, крепко схватив мешочек с орехами. – Они для Аарла, а не для тебя!
Обезьянка почесала макушку, потом шею под испачканным розовым ошейником и ещё более нагло уставилась на человека.
- Опять обезьяна, да? – спросил Брюн, появляясь из дверного проёма с огромной, до верху наполненной рыбой лоханью.
- Ага. Мерзкая тварь навострилась на орехи!
- На орехи и схлопочет! Пошла вон! – огрызнулся Брюн, наблюдая за тем, как игрунка перемещается по карнизу ближе к людям.
- Мимси! Мимси, ты здесь?! – позвал детский голос. Айзек вскочил на ноги, произнёс одними губами: «Меня здесь нет!» и юркнул меж двух пустых чанов у стены. Обезьянка снова застрекотала, спрыгнула на пол и в несколько приёмов оказалась у входа в зал. Брюн шикнул на неё и попытался пнуть, чуть не опрокинув свою ароматную лохань.
- Ф-у-у, - протянула Рэй, показавшись на пороге. – И как вы этим дышите!
- Мы? – переспросил Брюн, слегка скосив глаза в сторону убежища Айзека. – Кто мы?
- Ты, твой отец, эти твари! – Рэй сжала губы в тонкую полоску и положила кулачки на талию, старательно подражая манерам и тону своей матери.
«Сильвира из тебя всё равно никудышная», - подумал Айзек и с трудом сдержал смешок.
- Мне нужно накормить рэгланов, - произнёс Брюн авторитетно, нависая над маленькой и хрупкой даже для своего возраста Рэй. – Так что забирай свою тварь и исчезни! Рэй фыркнула, подозвала Мимси и удалилась, раздражённо стуча каблучками по каменному полу.
- Пронесло, - бросил Брюн Айзеку. Здоровяк обожал всё живое, все что фыркало, мяукало, курлыкало, лаяло, но даже его несказанно раздражали многочисленные ручные обезьянки, наводнившие Великий Магистериум в последние пару лет. Их привозили из восточных лесов – джунглей в дельте реки Силгон – дань моде, стремительно распространившейся среди знатных дам всего Обитаемого Мира, от одного побережья Океана до другого.
- У нас этих уродских обезьян скоро будет больше чем людей!
- Угу. Но я предпочитаю, чтобы размножались обезьяны, а не кузины – одной Рэй мне вполне достаточно!
Дочь Дерека и Сильвиры вышла достаточно бледным подобием своих родителей: она могла похвастаться лишь весьма отдалённым сходством с красавицей-матерью и отцом-упрямцем. Но хуже всего, по мнению Айзека, в ней было то, что она, совершенно непонятно в кого, уродилась просто поразительной дурой и возомнила, что непременно выйдет за него замуж!
Рэгланы зашуршали в бассейне, разгоняя невысокие волны к стенкам чаши. Их крылья и хвосты могли двигаться быстро и хаотично, но они никогда не сталкивались, не задевали друг друга, причиняя боль и неудобства.
- Надо будет их выгулять на закате, когда жара спадет, - Айзек погладил Аарла – рэглан подплыл к кромке бассейна, перевернулся и подставил брюхо.
- Надо бы. Если ты сможешь освободиться, - протянул его друг.
- А ты – сможешь? – спросил Айзек, явно намекая на участившие вечерние отлучки Брюна. Верзила покраснел:
- Я же возвращаюсь ко времени снов, разве нет?
- Разве да, - бросил Айзек и подцепил за жабры здоровенную рыбину, которая ещё била хвостом и привычным движением запустил её высоко в воздух над бассейном – рэгланы любили ловить добычу на лету. Мелькнула серая тень, раздался плеск воды.
Остальное кормление прошло в тишине. Каждый думал о своём. Наконец Айзек поднялся на ноги, откатил лохань к стене и насухо вытер руки о штанину:
- Аромат, равных которому нет!
- Определённо, - прыснул Брюн и покачал головой.
- Может, всё-таки переоденемся?
- Ты - обязательно. Я? Ни за что, - проворчал Айзек, криво ухмыляясь. – Мне всё равно в итоге влетит. Пусть хоть будет за что!
- Превентивная месть?
- О, да!
Оба парня расхохотались и поспешили к выходу, ставя подножки и отчаянно пихаясь.
***
В гостиную вошёл Лиллард. Увидев сестру, он чмокнул её в щёку и без дальнейших приветствий бросил:
- Оденься.
Нэвелла кивнула, подобрала простыню и удалилась прочь, едва не налетев в дверном проёме на невестку, которая как раз возвращалась в комнату с кувшином горячего тонизирующего отвара.
- Он соврал мне! – воскликнула Верника и поджала губы. – Он опять якшается с этим конюхом!
- Не расстраивайся, любимая, - произнёс её муж спокойно. – Он в том возрасте, когда дружба кажется важнее обязанностей. Это пройдёт.
Лилард был одет в тяжёлый тёмно-бордовый халат с широкими рукавами, сшитый из плотной, вычурной ткани – вещь господина, человека, которому ничего не приходится физически делать самому. Несмотря на это и на возраст, который выдавали разве что седые волосы на висках и посеревшие завитки на груди, торчавшие из выреза одеяния, он был строен и подтянут и выглядел куда моложе жены.
«Он произносит “любимая” будто к дверной ручке обращается», - подумал Шут и отвернулся к окну, пока Верника разливала напиток по чашкам.
Тем временем, подали завтрак: варёные яйца и козий сыр, немного жареного бекона, фрукты и блинчики. От смеси аппетитных запахов Шута едва не затошнило – он был из тех людей, что, несмотря ни на что, вечно просыпаются голодными, сколько бы не съел накануне. Тем временем вернулась Нэвелла. Она натянула многократно выстиранные льняные штаны и тонкую хлопковую тунику, под которой безбожно выпирали вздернутые соски, выдавая отсутствие нижнего белья. Расчесать почти высохшие волосы и обуться она не потрудилась.
- Айзек задерживается, - констатировал Лиллард, подразумевая, что без сына он за стол не сядет, а значит и все остальные должны глотать слюну и ждать.
- Он всегда задерживается, когда дело касается Брюна. Думаю, нам лучше начать без него, иначе мы позавтракаем позже всех животных в этом месте. К тому же, после этих рэгланов от них обоих всегда тошнотворно воняет рыбой. Меня, чего доброго, вывернет, - заявила Нэвелла и первой приземлилась за стол.
- Что у нас вкусного? – спросила она и добавила, обращаясь то ли к брату, то ли к Шуту: – Можно я твой бекон украду?
«Он держит свою сестру при себе», - подумал Дерек – «Чтобы через неё иметь извинение, когда все-таки приходится спускаться на землю и демонстрировать человеческие чувства. Но на кой он ей сдался»? Шут в который раз не понял эти родственные отношения и, вместо дальнейших раздумий, погрузился в еду, предварительно уступив Нэвелле половину своей порции бекона.
Через пару минут на пороге возник запыхавшейся, раскрасневшийся Айзек и наступавший ему на пятки Брюн. Верзила был невероятно силен, но немного неуклюж, как все слишком быстро вытянувшийся подростки. К тому же он всегда робел в присутствии таких строгих и важных родствеников Айзека.
Брюн уселся за стол аккуратно, устроился на самом краешке стула, вытянув шею и выпрямив спину. Он и сам был практически слугой, и чувствовал себя крайне неудобно, когда ему прислуживали, особенно, если это была мать Айзека, и даже если она просто разливала напитки и ставила на стол еду. Будь его воля, он бы всё сделал сам. Впрочем, и хозяйке тоже было неуютно от присутствия гостя. Верника сморщила нос, наполняя кружку Брюна, словно рыбой особенно сильно воняло от него, а не от её дражайшего сыночка. Будь её воля, она вылила бы весь кувшин горячего питья ему на колени и велела никогда больше не приходить к ней в дом и не приближаться к её обожаемому мальчику, чтобы он мог, наконец, найти себе компанию, подобающую его статусу и её видам на его дальнейшую жизнь. Этот «конюх» тоже плохо вписывался в её идеальный, упорядоченный мир.
- Ну, что там произошло сегодня ночью? – спросил Лиллард, насытившись. Его ленивый и властный тон ясно давал понять, что дело определённо не стоит выеденного яйца. Во время подробного рассказа Шута о случившемся он лишь пару раз удивлённо вскинул брови и поинтересовался мелкими подробностями. Дерек чувствовал, как медленно закипает. Лиллард всегда умел превращать общение в изысканное унижение, внимательно выслушивая собеседника, но, не проявляя ни малейшего видимого интереса к сказанному. Потом, при других обстоятельствах, он вполне мог использовать полученную информацию и заимствованные идеи, с искренней легкостью выдав их за свои собственные. И шурин был одним из его любимых источников.
Шут устал. И когда Лиллард, наконец, милостиво позволил ему перейти к расспросам Брюна и Айзека, чувствовал себя так, будто его заставили пробежать несколько миль по пустыне в час одновременного сияния двух солнц.
- Кто-нибудь из учеников, кроме тебя, способен что-то такое устроить? – спросил он племянника, прекрасно сознавая, что сам намёк на то, что среди всех школяров Великого Магистериума есть кто-то равный Айзеку, будет воспринят его родителями, как оскорбление.
- А то, что вас мог поиметь кто-то из простых смертных, тебе в голову не приходит? – вставила Нэвелла игриво, наслаждаясь назревающей конфронтацией.
- То, что кто-то не из мастеров мог, как ты выразилась «поиметь» меня - это ещё возможно, хотя и очень маловероятно, особенно, если бы оказалось, что это ты и была, моя милая, но Машну-Мишну?! – Шут хмыкнул и закинул в рот виноградину, не спуская глаз с ухмыляющейся Нэвеллы.
- Согласна. Тебя – тебя возможно, но очень маловероятно. Тётку, которая мне в бабушки годится? При всём уважении - ни за что!
- Нэвелла!
- А можно мы пойдём? – вставил Айзек, схватив обалдевшего Брюна за локоть. Идея смыться под шумок не покидала его с самого начала завтрака, оставалось только дождаться, когда старшие родственники найдут достойный повод для очередной склоки. Но момент был выбран неудачно и слова Айзека прозвучали в тяжёлой, полной молчаливого упрёка тишине.
- Брюн может быть свободен. Мы не смеем больше его задерживать, - тон Лилларда не оставлял сомнений в том, что участь его сына на сегодня никакой «свободы» не подразумевала.
- Думаю, я тоже могу быть свободным, - бесстрастно произнёс Шут и поднялся на ноги одновременно с вскочившим Брюном. – Благодарю за трапезу и беседу, - добавил он, коротко поклонившись поочерёдно всем присутствующим в комнате.
- Расскажешь, когда всё выяснится? – в голосе Айзека послышалась надежда.
- Расскажет. Куда он денется, - процедила Нэвелла и ответила церемонным реверансом на кивок Шута. И, хотя он готов был порвать её на кусочки в эту минуту, её слова не давали ему покоя: «А то, что вас мог поиметь кто-то из простых смертных, тебе в голову не приходит»?
Шут спешил по коридору, не замечая порогов и кошек, которые сновали под ногами так же быстро и беспорядочно, как и бессвязные предположения в его голове. Он мысленно прошёлся по списку мастеров-сновидцев Великого Магистериума, не исключая больных, путешествующих и ушедших на покой. Нет, никто из них, присутствовавших или нет в Кругу в эту ночь, не мог вмешаться в сон смерти – факт, не вызывавший у Шута даже тени сомнения. Если не они – то кто? Не один из старших школяров, кроме Айзека, не казался способным на подобное, но Дерек всё-таки дал себе слово присмотреться к ним повнимательнее – возможно, кто-то из этих юношей и окажется шкатулкой с секретом. Насчет немногочисленных девушек он был более чем уверен – минуло уже много лет с тех пор, как на истертом пороге Великого Магистериума в последний раз появилась последняя женщина, достойная занять место среди Великих Выскочек. Шут нахмурился. А Нэвелла?
Да, она любит повеселиться, но не любит неприятности. Нэвелла и так всю сознательную жизнь скользит по слишком тонкому льду, чтобы обдуманно искать такие приключения себе на голову. К тому же – обучение она не прошла, а Шут, в глубине души, не мог поверить, что кто-то, не прошедший обучения, был способен ворваться в сон смерти, творимый двумя мастерами, а потом еще оказаться так близко к точке вхождения в сон одного из них…
- «Так близко, что весь мой снег растаял», - вспомнил Шут.
Он огляделся – кругом высились статуи Великих Мастеров прошлого. Они смотрели на него – хмурого, маленького человека, застывшего у подножий их пьедесталов и словно безмолвно кивали беспорядочному вороху его сомнений. Судя по наполнившей атмосферу духоте, за стенами Великого Магистериума наступил особенно жаркий час сияния двух солнц. В это время жизнь и в обители и в городе, окружавшем её, замирала. Люди прятались от невыносимой жары за удерживающими хоть какую-то прохладу толстыми стенами и, даже воры и убийцы без самой крайней нужды не выходили заниматься своим преступным промыслом среди раскаленных камней и тяжёлого сонного марева.
Глава 2sorinkavglazy.diary.ru/p179888417.htm
Глава 3sorinkavglazy.diary.ru/p179980732.htm
Глава 4sorinkavglazy.diary.ru/p180554599.htm
Глава 5sorinkavglazy.diary.ru/p181232705.htm
Глава 6sorinkavglazy.diary.ru/p185962271.htm
Глава 7sorinkavglazy.diary.ru/p189210103.htm
Глава 8sorinkavglazy.diary.ru/p194175314.htm
Глава 9sorinkavglazy.diary.ru/p195824076.htm
Глава 10sorinkavglazy.diary.ru/p198246572.htm
Глава 11sorinkavglazy.diary.ru/p200192690.htm
Глава 12sorinkavglazy.diary.ru/p201264030.htm
@темы: фэнтези, ориджинал, Сказка Снов
-
-
19.08.2012 в 22:02-
-
19.08.2012 в 22:32-
-
20.08.2012 в 01:04-
-
21.08.2012 в 02:48-
-
21.08.2012 в 14:42-
-
21.08.2012 в 23:10-
-
24.08.2012 в 06:32-
-
24.08.2012 в 06:54-
-
24.08.2012 в 14:36fairy2202, на здоровье
-
-
16.09.2012 в 13:51-
-
16.09.2012 в 14:40-
-
20.10.2012 в 18:09По порядку.
1) немного боялась начинать, т.к. если у симпатичного тебе человека получилось так себе, испытываю неловкость. Но! Слава богу, всё с этим в порядке)
2) оригинальный сюжет
3) детально продуманная реальность
4) объемные герои с характерами, поймала себя даже на том, что начала спорить с Нэвеллой), а это значит, что восприняла всерьез.
Конечно, это только завязка, но интригу уже хорошо видно, причём в нескольких слоях.
Буду ждать дальнейшего развития!
Ошибок, прада, многовато. Можно было прищуриться, но к этому твоему роману я буду выставлять серьезные требования, поскольку штука стоящая).
-
-
20.10.2012 в 18:22-
-
20.10.2012 в 18:29-
-
20.10.2012 в 18:37-
-
20.10.2012 в 18:41-
-
20.10.2012 в 21:462) оригинальный сюжет 3) детально продуманная реальность 4) объемные герои с характерами, поймала себя даже на том, что начала спорить с Нэвеллой), а это значит, что восприняла всерьез. Спасибо) И с этого места можно поподробнее? В каком именно месте, например, захотелось спорить с Нэвеллой?
Derek Winslow, никакой советчи Вот уж нет уж! Ты - самый лучший советчик, о каком только можно мечтать! Даже, если я иногда, очень редко, обижаюсь или злюсь на какие-то мелочи.. в 9 из 10 случаев - это именно то, что что мне нужно испытать, чтобы писать дальше и писать лучше....
-
-
01.01.2014 в 18:32-
-
01.01.2014 в 18:36И С Новым Годом!))))
-
-
29.06.2014 в 20:42-
-
29.06.2014 в 23:51-
-
07.06.2020 в 20:21