The greatest expression of rebelion is joy.(c) Joss Whedon
![](http://static.diary.ru/userdir/3/0/4/5/3045688/82161527.jpg)
Айзек рухнул бы прямо на мостовую, если бы Дерек вовремя не схватил его за шиворот. Спасение от разбитого носа получилось удушающим, но юноша всё равно был благодарен – рубашка хотя бы не треснула, пусть и затрещала. Уже хорошо. Его дядя только хмыкнул и осведомился, когда же он планирует очнуться ото сна? Айзек пробурчал в ответ нечто невразумительное, но начал гораздо внимательнее смотреть под ноги.
Жара слегка спала и город преобразился. Из сонного пустого аквариума, он превратился в растревоженный улей. Все кругом куда-то заспешили, словно стремясь отыграться за долгие часы вынужденного простоя. В воздухе, всё ещё вонючем, хотя юный сновидец уже не обращал на это особого внимания, повисли нетерпение и предвкушение, разбавленные в равных долях.
Когда они приблизились к гавани, навстречу подул бриз. От его освежающей ласки Айзек задрожал, точно кот, которого почесали за ухом. Над входом в приютившую их таверну покачивались маленькие солнца круглых красных фонарей.
- Так это бордель?! – выдавил он громким шёпотом.
читать дальше- Конечно это – бордель, - Дерек покачал головой. – А ты как думал? Пора бы тебе, парень, начать держать глаза открытыми. Кругом много чего интересного творится – и не только во сне, но и наяву.
Это напоминание о том, что теперь ему следовало заниматься поисками Валора в светлое время суток так же, как и в тёмное, встряхнуло Айзека, словно хорошая затрещина. Настало время искать знаки и всматриваться в лица. Ближе к своей цели им уже не подобраться.
Несмотря на принятое решение, держаться спокойно и с достоинством, уши Айзека наполнились пунцовым жаром, как только он переступил порог заведения, где они квартировали. Бордель медленно просыпался. И как он только мог ни вчера, ни сегодня утром не обратить внимания на специфическую обстановку главного зала? Диваны и пузатые, низенькие банкетки лоснились бордовым бархатом в свете свечей и масляных ламп. Откуда-то доносились мелодичные музыкальные переливы – кто-то лениво перебирал струны лютни, проверяю настройку инструмента. Айзек опустил глаза в пол, стараясь ни на что, и ни на кого не пялиться, но это не помешало тяжёлому аромату дурманящих благовоний забраться ему в нос.
Он снова поднял взгляд только на лестнице – Дерек убежал вперёд и, если он снова споткнётся, ловить его будет некому. На верхней ступеньке первого пролёта стояла молодая блудница в полупрозначном, почти ничего не скрывающем платье. Пока сновидец поднимался, у него была возможность во всех подробностях изучить её маленькую, упругую грудь, соски которой с озорным вызовом смотрели в разные стороны. Рядом с ней с деланной ленцой на перила опирался парень, ненамного старше Айзека. Он был обнажён по пояс и его смуглая, с медным отливом кожа сияла тщательно умащенным лоском.
Девушка поймала взгляд Айзека, слегка наклонила голову к плечу, сказала что-то своему спутнику и завораживающе улыбнулась. Никогда в жизни юный сновидец не видел улыбки, которая бы до такой степени преображала чьё-то лицо. Ослепительный ряд белоснежных зубов сверкнул на фоне алых губ, мягких, словно свежие лепестки роз. И её глаза вспыхнули вместе с улыбкой. Айзеку стало жарко и ещё более неуютно. Собственное тело вдруг показалось ему нелепым, неуклюжим. Смуглый парень на лестнице ухмыльнулся, небрежно подцепил спутницу под локоть, и они удалились, что-то оживлённо обсуждая и постреливая глазами по сторонам.
Дерек ждал племянника чуть позади, в густой тени длинного коридора. Он откашлялся и, как бы между делом сообщил Айзеку, что улыбчивая представительница древнейшей профессии поделилась со своим приятелем соображением о том, что Айзек де такой хорошенький, что его сама Гельё – королева шлюх, будь она жива, отымела бы по собственному хотению.
- Гельё – королева шлюх? – оторопел Айзек.
- Под таким титулом тут известна леди Галлио, - кивнул старший сновидец.
Айзек скривился. Он никогда не являлся особенным поклонником «Хроник на закате» - обширных исторических записок, созданных ближайшей приспешницей знаменитой Чумазой Императрицы Сонии Угкхары. Интересные события и детали в этом необъятном тексте утопали в несущественных тривиальных подробностях. К тому же написан он был на мёртвом наречии Империи, которое Айзек знал исключительно постольку-поскольку и не имел ни малейшего желания узнавать лучше.
Однако, «Хроники» являлись не только величайшем памятником среди исторических трудов, но и жемчужиной литературы весьма специфического содержания. Причина была в том, что вперемешку с политическими и экономическими реалиями времён гибели Империи, Галлио подробно задокументировала свои разнообразные любовные похождения. Причём сделала она это таким образом, что отделить исторические зёрна от порнографических плевел было почти невозможно. Не то, чтобы наставники в Великом Магистериуме не пытались: поборники морали и благочестия среди юношества регулярно предпринимали шаги по очищению знаменитого текста от всего, что в нём было вредоносного и непристойного. Но, то ли объём «Хроник» был слишком велик, для того чтобы объять его узким умишком, то ли глубина мысли автора заставляла слишком уж с головой нырять в пучину буквенного разврата…
Многочисленные исковерканные почти до неузнаваемости апокрифы «Хроник на закате» продолжали оставаться практически единственной книгой, которая имела хотя бы некоторое физическое хождение среди земель Обитаемого Мира и это помимо песен, стишков и скабрёзных саг, которые составляли неотъемлемую часть устного фольклора в любом людском поселении от одного берега Океана до другого. И вот здесь в Заливе Рэгланов благородная леди древности, сказительница и кладезь образованности удостоилась сомнительной чести быть поминаемой в качестве «первой» среди дам лёгкого поведения.
- Я одного не понимаю, - произнёс Айзек холодно, когда они, наконец очутились под покровом относительного покоя в своей арендованной комнатёнке.
- Причём здесь «королева шлюх»? Да, она коллекционировала любовников и не особенно скрывала это, но она же не получала от этого никакой выгоды – скорее уж наоборот…
Дерек кивнул.
- Так-то оно так, но, видишь ли, для большей части населения Обитаемого Мира сама мысль, что женщина может делать это исключительно ради удовольствия, допустима примерно так же, как… - старший сновидец задумался. Он слегка наклонил голову и собрал лоб в выпуклую лесенку складок, но нужное сравнение так и не материализовалось у него на языке.
Айзек только фыркнул скептически, но по его загривку пробежал холодок.
- Тебе, кстати, если мы и дальше собираемся притворяться парой смотрителей за животными, лучше перестать придираться к словам, - произнёс Дерек.
- То есть?
- Шлюха – это женщина, которая спит с множеством мужчин. Отчего это так – без разницы. Если хочешь сойти за настоящего Брюна – лучше это не оспаривать.
- Настоящий Брюн, между прочим, знает, что это не без разницы!
- Охотно верю. Но у настоящего Брюна никогда не достанет самоуверенности нарочито демонстрировать окружающим превосходство глубины и обширности своих знаний, - буравя племянника насмешливым взглядом, Дерек наматывал слова на колкую неприветливую интонацию.
- Хочешь сказать, что и эти тоже могут сделать мне больно, а потом я перестану дышать? – отозвался Айзек с порядочной долей иронии в голосе, которая ничуть не уступала по степени едкости назидательной манере старшего сновидца.
- Кстати, у меня есть встречное предложение! – продолжил он через пару секунд, выдержав тяжёлую, неповоротливую паузу.
Дерек уселся на кровать, сцепил кисти между коленями, всем своим видом демонстрируя готовность внимательнейше выслушать собеседника.
- Если мы действительно хотим в этом месте сойти за людей, которые знают, как обращаться с рэгланами, уж прости, тебе тоже придётся сменить манеру поведения.
- Ты имеешь в виду, что меня моментально вычислят, как человека, который имеет обо всём этом рэгляньем хозяйстве только самое общее представление?
- Настолько же, насколько быстро ты сам вычислишь человека, который разве что понаслышке знает о том, каково это приводить людей к горизонту смерти, даже среди сновидцев.
Дерек кивнул, признавая правоту Айзека.
- И что ты предлагаешь?
- О, весьма радикальное решение! Когда и если дойдёт до дела, я предлагаю тебе позволить мне вести беседу. Знаешь, так важно кивать и слушать на манер строгого наставника, который поощряет едва оперившегося подопечного проявлять побольше самостоятельности! Как думаешь, справишься?
- А что, если дело зайдёт дальше разговоров? Что мы тогда будем делать? – Дерек приподнял левую бровь, вопросительно глядя на племянника.
Айзек задумался.
- Мы перевяжем тебе руку! – произнёс он, наконец. – Скажем, что ты упал с лошади по дороге сюда. Большинство рэгланеров не особенно хорошо умеют держаться в седле и демонстративно презирают этот способ передвижения – никто не удивится!
- И ты не боишься перспективы, если что, оказаться один на один в загоне с разъярённым зверем? – спросил Дерек, про себя восхищаясь решимостью и неожиданной трезвостью мышления Айзека.
- Скажем так, - отозвался юноша. И в его голосе не прозвучало ни тени бравады или излишней самоуверенности:
- Я искренне надеюсь, что до этого не дойдёт
- Я просто не знал, что ты настолько хорошо умеешь обращаться с рэгланами.
- Что же, ты вообще не всё про меня знаешь, - согласился Айзек.
- Да, это становится всё более очевидным…
Юноша помедлил, кусаю губы, и тихо произнёс:
- Есть ещё кое-что, что я хотел тебе рассказать.
- И что же это?
Айзек взялся за ворот своей рубахи с явным намерением извлечь что-то из-под него. Дерек испытал лёгкое дежавю. Но его племянник вытащил из-под одежды всего лишь обычный, довольно побитый жизнью, чуть ржавый ключ.
- Это он сегодня такой, - произнёс Айзек чуть слышно. Дерек воззрился на него удивлённо:
- Сегодня?
- Ага…
- И что он открывает? – старший сновидец полностью утратил нить беседы и просто не представлял, что ещё спросить. В тоже время он чувствовал, глубоко внутри, там, где соками сердца питались корни его привязанности к Айзеку, что всё это было важно – очень важно.
- Он открывает что угодно. Любую дверь во сне.
- Во сне? – Дерек сам не знал, подумал ли он это или произнёс вслух?
- Да. Во сне он отпирает любой замок. В том числе и в коридоре с дверями…
Последнюю фразу Айзек произнёс так тихо, что его дяде практически пришлось прочитать её по губам. И можно было сколько угодно кричать, что этого не может быть. Дерек знал, что может. Он протянул руку и Айзек, кивнув, ссыпал ключ вместе с цепочкой в его подставленную ладонь.
- Что будет, если я его возьму? – Дерек сжал нагретый телом племянника металлический крючок у себя в руке.
- Я пару раз пробовал не носить его, - отозвался Айзек. – Тогда он перестаёт меняться. Я не знаю, что будет, если его будет держать при себе другой сновидец.
Дерек задумчиво и с интересом кивнул.
- Но я его тебе не отдам! – продолжил его племянник с неожиданным вызовом.
- Даже на время? Почему?
- Потому, что его дал мне Валор, и он его чувствует на мне… даже наяву…
Старший сновидец медленно присел на край кровати. Он ещё раз взглянул на ключ, покрутил между пальцами и протянул его Айзеку.
- Знаешь, что было особенного в медальоне, который я сегодня продал?
Айзек помотал головой.
- Это был имперский локет. Настоящий. Нэвелла дала мне его…
- Что? – теперь уже юноша был ошарашен.
Люди Империи когда-то пытались научиться выращивать светящиеся камни в искусственных условиях. У них ничего не вышло, но в качестве побочного продукта одного из таких экспериментов был получен прозрачный материал – прочнее алмаза. На огранку и шлифовку одного такого камешка уходили месяцы, а то и годы. Из получившихся самоцветов изготавливали так называемые ‘локеты’ – самые дорогие украшения Обитаемого Мира. Только члены императорской фамилии и высшие сановники могли себе позволить такую цацку. Айзек вспомнил искрящийся кулон на закопченном столе менялы.
- И знаешь, что самое странное, - прервал Дерек его размышления, – он был абсолютно новый!
- Погоди… - выдохнул Айзек. – А откуда он взялся у Нэвеллы?
- Оттуда же, откуда большинство её цацек, - ответил бывший Шут. – Это был подарок от клиента ‘Таверны Видений’ – молодой парень отсюда, из Залива Рэгланов, заплатил им за особенную предсвадебную вечеринку для себя и компании дружков.
- А имя у этого парня было?
- Было, разумеется. И даже – не Валор, что насколько я понимаю, большая редкость для этой кишащей храбрецами пыльной дыры. Его звали Гирнис.
Это было очень странное чувство, когда что-то одновременно отрезвляет и окрыляет. И это было именно то, что Айзек ощутил после этого разговора начистоту. От возбуждения ему даже ужинать не хотелось. Но Дерек его заставил.
***
Кайя стёрла дрожащие пальцы в кровь. Поднятые из затонувшей сокровищницы трофеи были сплошь покрыты окаменевшей грязью и присохшими водорослями. Медитативно прополаскивая их в розоватой воде, Кайя не обращала внимания на едкую боль, которой её кожа отвечала на даже более, чем обычно, непростительное обращение. Ещё сильнее ныли суставы. Словно миниатюрные, покрытые шипами рыбки суетливо сновали внутри её запястий и фаланг.
Она разогнула спину и повела плечами. В балладах и сказаниях, когда герои спускались на дно морское, отбивая отчаянные атаки подводных бесов, никогда и ничего не говорилось о том, что сокровища, которые доставались им в награду из трюмов затонувших кораблей, приходилось потом часами отскребать от всего, что наросло на них за века подводного прозябания. Или просто эта завершающая часть подвигов всегда выпадала на долю героически дождавшихся невест? Кайя хмыкнула.
Жара раскалённого побережья Залива Рэгланов пульсировала в воздухе на манер горячего масляного тумана. Далеко, за маревом, по волнам скользили корабли, доставлявшие в город последних торговцев и перекупщиков. Сезон всегда стартовал и быстро и одновременно не спеша. И это была часть, которая случалась медленно.
Не желая лишний раз светиться на многолюдном рынке, Кайя попросила Фасо раздобыть ей ягнёнка или козу. Молчаливый гигант долго не брал у неё деньги, но, наконец, она его убедила. Инту упорно отказывалась охотиться, и её подругу беспокоило, как бы рэгланиха не заболела от недоедания и стресса, который ей приносили бурно развернувшиеся вокруг брачные игры диких сородичей. Но хотя бы против недоедания Кайя была не бессильна. Первый раз за… за сколько она себя помнила, у неё было достаточно средств, чтобы ни над кем из её близких - крылатых или двуногих - не висела угроза голода.
Кайя вытерла пот со лба тыльной стороной ладони и решила отложить окончательное приведение богатств в товарно-обменный вид, как минимум, до вечера. Возможно, сумерки принесут прохладу, которую не давала обычная тень. Вот бы хоть один денёк в Заливе не было жарко…
Она со своими пожитками пряталась от зноя под тентом, который натянула между тонкими костяными зубцами огромного китового скелета. Скелет был свежий – кит явно выбросился на берег где-то среди штормов этой зимы. Часть его костей местные жители, особенно обитатели Вдовьих Скал, уже успели растащить на материал для изготовления заколок, игл и всякой кухонной утвари. Множество предметов могут быть костяными там, где отчаянно не достаёт таких материалов, как дерево и металл. Впрочем, древесины в Заливе никогда не было в избытке – мебель, сделанная из неё, всегда была роскошью, и для хозяйственных нужд люди жгли, либо уголь, либо сухие водоросли. Сейчас стало слишком жарко, чтобы так далеко удаляться от поселений, даже с запасом воды, так что полуразобранный скелет в узкой бухте с мелким белым песком был оставлен в покое.
Мелкий белый песок прекрасно подходил для того, чтобы чистить металл, чем Кайя и пользовалась. К тому же узость входа в бухту делала её неподходящим местом для рэгланьих игрищ, что тоже было на руку.
Именно поэтому она вздрогнула, как ужаленная, когда уловила вдалеке приближавшийся шум рэгланьей драки. Схватка происходила в воздухе, и животных в ней участвовало несколько, то есть больше двух, что было весьма необычно. Это было всё, что она смогла определить на слух. Девушка бросила свои сборы, вскочила на ноги и цепким взглядом обследовала треугольник неба, который ярко светился выше тяжёлых ступеней красноватых скал.
Шевелящийся рой внезапно вырвался из-за горизонта и почти что упал на песок бухты – четверо взрослых зверей бились ни на жизнь, а на смерть. Причём схватка эта была категорически неравной – три здоровенных самца нападали на четвёртого, который выглядел больным и слабым. Рэгланы так себя не ведут.
План мгновенно сложился у Кайи в голове, но для осуществления ей нужна была Инту. Девушка обернулась, лихорадочно разыскивая глазами свою крылатую подругу. Той, казалось, нигде не было. Но Кайя чувствовала, что рэгланиха где-то рядом – напуганная и разрывающаяся между желанием спрятаться, так чтобы не нашли, и уверенностью, что рядом с её человеком ей безопаснее всего. У них было очень мало времени, чтобы спасти зверя, которого сородичи калечили с такой яростью, что алые брызги крови летели во все стороны. И Кайя надеялась, что доверие победит страх, и Инту откликнется на её отчаянный мысленный зов. Кайя была уверена, что та её слышит.
Пятна теней, отбрасываемые мощными телами и широкими крыльями сражающихся рэгланов, плясали на песке. Всё ближе и ближе к ней. Никакого уважения охваченные яростной горячкой звери к фигуре человека не испытывали – это Кайя знала. Они порвут её на части без малейших сомнений, если она не посторонится. У неё ещё было время убежать, но она застыла, как вкопанная, не сводя глаз с драки. Если Инту не удаётся выкурить из убежища даже таким способом – будь, что будет.
Один из солнечных братьев светил ей теперь прямо в лицо, и Кайя не видела почти ничего. Тяжело дыша, она сжимала и разжимала кулаки и периодически смаргивала пот, который застил ей глаза. Она повторяла последовательность этапов плана про себя. Никаких других мыслей в её голове не было. Инту появилась внезапно. Словно порыв ветра она скользнула откуда-то со стороны и застыла рядом на уровне талии своей подруги. Дальше Кайя действовала быстро, будто череда молний, рассекающих грозовое небо. Она подхватила с песка у себя под ногами длинный обломок китовой кости, обернула его острый конец сухой массой водорослей, облила импровизированный факел маслом из бутылки и в два стремительных движения высекла искру из походного огнива. Инту заверещала напуганная близостью открытого огня, но Кайя лишь бросила:
- Не смей! – сквозь зубы.
Она схватила колеблющуюся ргланиху за загривок и вскочила ей на спину, стараясь держать потрескивавший факел как можно выше и дальше от её шкуры. На ярком полуденном свету огонь был практически невидим, но Кайя знала, что рэгланы его чувствуют. Отголоски историй, которыми её отец – удачливый и отважный ловец, когда-то завораживал свою любимую малышку - вспыхнули у неё в памяти, словно искры в сухой соломе. Она сжала своё костяное оружие и коленями скомандовала Инту лететь вперёд. То ли почувствовав её безудержную решимость, то ли просто по привычке, рэгланиха подчинилась мгновенно и беспрекословно.
Игнорируя страх и пересохшее горло, Кайя издала яростный боевой клич и ворвалась в схватку. Она размахивала факелом во все стороны, не разбирая правых и виноватых, и только стараясь не поджечь свою собственную одежду и волосы и не задеть Инту.
Наконец, после столкновения, которое могло длиться и несколько мгновений и много часов (времени для Кайи словно бы не существовало) трое агрессоров ретировались. Раненные или невредимые, её не интересовало.
Инту дрожала под ней, словно простыня, развешенная сушиться на ветру перед самым началом шторма. Среди непрекращающегося жара и легкого аромата горелой рыбы, она увидела, как обессиленный зверь, которого они защитили, камнем рухнул вниз.
Кайя спрыгнула на песок, откинула бесполезный факел в сторону и опустилась на колени рядом с израненным рэгланом. Он тяжело дышал, но даже не вздрогнул, когда она к нему прикоснулась. Шкура на боках и крыльях зверя была порвана в нескольких местах. Глубокие порезы ущельями пересекали волнистые горные гряды выступающих рёбер. Рэглан был очень слаб ещё и до драки, а теперь он был, считай, при смерти. Молодой и сильный раньше, он явно какое-то время голодал перед тем, как попасться на пути отделавшей его троицы. Но почему они на него напали?
Это не была схватка за благосклонность капризной крылатой дамы - такие вещи всегда бывали один на один, да и ни одной самки, кроме Инту, в бухте и близко не было. Что же заставило их наброситься на сородича с явным намерением убить? Со злостью, которая напомнила Кайе людскую ярость, бессмысленную и беспощадную.
Она нашла ответ, когда её пальцы нащупали странный круглый шрам на шее зверя. Это было клеймо. Кайя присмотрелась и разглядела очертания песочных часов в узорчатом обрамлении. Эмблема Цеха Сновидцев была выжжена на рэгланьей шкуре. Она всегда считала эту практику варварской, но многие владельцы находили нужным клеймить своих животных. Девушка почувствовала щемящую нежность и ответственность за судьбу несчастного. Этот зверь не боялся её, не боялся людей. Он привык доверять им... Где-то в Обитаемом Мире был человек, с которым его связывала такая же дружба, как их с Инту. Кайя испытала внезапный укол неприязни к этому далёкому и загадочному хозяину, который мог оставить без присмотра, нет, бросить своего подопечного!
Может, он был ранен? Или даже убит? Но нет – Инту не оставила бы её, живую или мёртвую. Ни один прирученный рэглан добровольно не бросил бы своего человека. Эти животные были слишком умны, чтобы снова одичать. Один раз прирученные, они оставались с людьми навсегда, даже несмотря на постоянную тоску по свободе, по Океану, по пляжам и бухтам Залива Рэгланов…
- Помоги мне поднять его, - она подозвала Инту привычным жестом.
Рэгланиха заворчала, явно не желая приближаться к совершенно безобидному сородичу.
- Он – твой брат по несчастью, - сказала Кайя. – Его не приняли обратно в стаю, так же, как тебя, - она говорила не столько для Инту, сколько озвучивала эти мысли для себя.
Им удалось перетащить раненного рэглана и все вещи обратно в их пещеру только ко времени заката. В полутьме своего убежища Кайя снова развела спасительный огонь, согрела котелок драгоценной пресной воды, в который побросала пучки заживляющих трав, и принялась обрабатывать раны своего нового подопечного, пока Инту лакомилась рыбой из садка чуть в стороне. Девушка старалась не обращать внимания на блеяние ягнёнка, привязанного в дальнем углу пещеры. Он чувствовал двух, нет, трёх хищников рядом и свой близкий конец.
Через щель в потолке пещеры было видно звёзды. Сегодня они падали одна за другой. Искорки звёздного дождя немного напоминали грозовые молнии. Уже второй раз за день она думала о них. Гроза была первым, что Кайя могла вспомнить в своей жизни. Тогда она выбежала во двор их дома Мелее, который казался таким огромным, словно полмира могло уместиться в его стенах. Она выбежала вслед за сестрой, а следом за ними бежала… Их мать? Была ли это их мать? Вот этого Кайя не могла вспомнить. Но кто ещё? Няньки или молодой прислуги у них не было, а бабушка Амарилея тогда жила отдельно от них.
Руки, которые подняли Кайю вверх – навстречу проливному дождю - были женскими, и она верила прикосновению этих рук всем своим трепещущим детским сердечком. Она тогда высунула язык и попыталась попробовать капли чистой воды на вкус…
Последний раз гроза гремела в Заливе ещё, когда Лэм была жива. Ещё, когда Лэм была счастлива. «Интересно, сколько это место протянет вообще без дождя?» - подумала Кайя.
Она погладила притихшего страдальца по голове и подозвала к себе Инту. Затем Кайя разделась донага и аккуратно сложила одежду у изголовья импровизированной лежанки. Она отыскала длинный нож, проверила его остроту кончиком пальца и направилась к ягнёнку. Она связала ему ноги, преодолевая сопротивление насмерть напуганного пушистого существа, скорее усилием воли, нежели физической силой, которой у неё почти не осталось. Но сейчас её руки не могли, не должны дрогнуть. Кайя была не уверена, что сможет ударить точно в сердце, поэтому она приняла решение перерезать ему горло.
«Вожак в стае тот, кто убивает добычу», - она не знала, чей голос: её отца или, может быть, Энгера, произнёс эти слова у неё в голове? Но правда, которую они выражали, не вызывала у неё ни тени сомнения.
И словно чужая рука вцепилась в мягкую белую шерсть, словно чужая, не её, рука высоко занесла клинок и оборвала жизнь одним точным движением. Ягнёнок встрепенулся и затих, его связанные ножки безвольно распрямились и копытца стукнули о каменный пол. Кайя посмотрела на свои пальцы, испачканные тёплой липкой кровью. Она сжала и разжала кулаки, позволила себе ровно мгновение паники и отчаяния, после чего обернулась к рэгланам.
Прежде, чем допустить к мясу, она позволила им по очереди облизать себе руки. Инту она не боялась, новичок, было, попытался укусить её за палец, но тут же получил по носу. Затем Кайя положила мёртвого ягнёнка между ними.
- Не смей! – одёрнула она Инту, когда та попыталась единолично завладеть добычей. Рэгланиха в ответ зашипела, но Кайя её проигнорировала.
- Ты и так уже съела всю рыбу… - произнесла девушка рассеянно.
После окончания рэгланьей трапезы, Кайя завернулась в одеяло и моментально уснула, несмотря на боль в мышцах и запах свежей крови, который ей так и не удалось отмыть от своих потрескавшихся ладоней.
***
- Я заберу его сегодня ночью. Время пришло, - морщинистая рука Машну-Мишны легла Нэвелле на запястье.
Ладонь у Мастера Смерти была почти такая же бархатная и невесомая, как у её матери, а её слова провозглашали неизбежность. Решение было принято, и Нэвеллу лишь ставили в известность. Этой ночью Роан - Великий Магистр цеха сновидцев - перешагнёт порог без возврата. Сегодня её отец умрёт. Нэвелла ненавидела справедливость и правоту этого решения.
Сильного сновидца слишком опасно опаивать одурманивающими зельями, которые одни могли уменьшить боль, что неотступной тенью сопровождала его болезнь. Это означало бесконечные мучения тела, агонию, равной которой нет… Нэвелла убирала за ним и утешала его. Она держала его ссохшуюся узловатую руку, она терпела смрад комнаты умирающего и молилась всем известным богам Обитаемого Мира. Иногда, в минуты слабости, об отсрочке. Но чаще - об избавлении. Последнее время она часто напоминала себе, что приговор всё равно будет приведён в исполнение, и лучше раньше, чем позже. Но одно дело напоминать, и совсем другое - перестать бояться. Впервые в жизни ей не доставало иронии и азарта. Стало сложно держать подбородок высоко. И первый раз, сколько она себя помнила, её плечи так сильно тянуло к земле.
Нэвелла высвободила руку из пальцев Машну-Мишны, улыбнулась уголками губ и взглянула на престарелую сновидицу. Не только она, его дочь, останется совсем одна после кончины Великого Магистра. У Машну-Мишны тоже никого больше не было, кроме старого товарища. При, как минимум, полудюжине живых детей и бесчисленных внуках, одна из самых могущественных женщин Обитаемого Мира, Великая Выскочка и Мастер Смерти была поразительно одинока.
Даже своего любимого ученика она лишилась. Мысль о Дереке согрела Нэвеллу. Воспоминание о том, что он действительно существует, что он где-то есть, и он – её, пульсировало внутри, словно искра, способная разрастись и разгореться в целое солнце.
И где-то там, рядом с ним был Айзек – её радость и горе луковое. Как же ей не хватало его прозрачных зелёных глаз! Нэвелла всегда знала, что у него на душе, он всегда баловал её роскошью уважения.
Занятая этими мыслями, она и не заметила, как начало темнеть. Машну-Мишна тихонько поднялась с края кровати Марески. Она чуть слышно попрощалась со старой подругой-соперницей своей юности – взгляд Марески остался стеклянным, затем похлопала её дочь по плечу, словно говоря: «Держись девочка, ты – живая и здесь, но стервятники и тобой не побрезгуют!»
Нэвелла поприкидывала и так и сяк, но, как ни крути, до похорон, где ей предстояло сыграть заметную церемониальную роль, с ней явно ничего не сделают. А вот после… Знать бы только, что задумали Паласар с Джанимайном... Она для них, как бельмо на глазу. К тому же, и дураку понятно, что она поддерживает связь с беглецами. Впрочем, никто пока что не пытался подобраться к Дереку с Айзеком через неё. Но, это – именно что пока. Интересно, успеет ли тело её отца остыть, прежде, чем начнётся шествие по головам? И как поведёт себя Лиллард, когда запах жареного станет совсем невозможно игнорировать. При всём таланте её братца закрывать глаза на действительность, иногда тонкий слой кожи век – недостаточно прочный щит. Иногда правда так и норовит выколоть глазные яблоки сквозь пелену благостного самообмана и самоуспокоения.
Она покинула Зал Бессмысленных и направилась в сторону Лунной Башни, ничего и никого не замечая кругом. С детства знакомые ей альковы и переходы Великого Магистериума словно подёрнуло грязной ватной дымкой, липкой как паутина.
Так началась самая страшная и самая долгая ночь в жизни Нэвеллы. Она добрела до отцовской спальни и, даже не сняв обуви, растянулась на краю его кровати. От светлых и прекрасных садов вечного покоя тянуло удушающим холодом. Никогда ещё внутри пространства общего сна ей не было так невыносимо и затхло. Широкие воронки рукавов одеяния Машну-Мишны взметнулись вверх в танце смерти, увлекая за собой истерзанные, исстрадавшиеся души, и Нэвелла потеряла отца из виду в толпе. Она больше всего на свете хотела броситься к нему, но приближаться к умирающим слишком близко было опасно, и она подавила этот порыв изнутри. Она словно сжала собственное горло тисками.
Настало время раз и навсегда решить кто она: любимая дочь могущественного отца, вскормленная потаканием и вседозволенностью, или человек в себе, личность, определяемая и ценная собственными суждениями и поступками. Она всегда гордилась тем, что действовала по своему разумению, но, становясь старше, Нэвелла всё лучше понимала, что ей очень мало чем, по сути, пришлось поступиться ради этой привилегии, и что это было так именно благодаря отцу.
Теперь его не стало. Не было больше стены, за которую она всегда могла спрятаться, и опоры, на которую могла опереться. Не было больше покоя. Теперь она болталась на ветру, будто последнее звено разорвавшейся цепи.
Со всхлипом и привкусом ржавчины во рту Нэвелла открыла глаза. По стенам плясали юркие безразличные тени. Круглая комната на самом верхнем уровне Лунной Башни была пронизана серебристыми потоками света небесных тел, давших ей название. Пересохшими губами она коснулась прохладного лба Великого Магистра, обретшего вечный покой, или что там уготовано нам после смерти. Её неуместно живое тело отказывалось её слушаться. Нэвелла плавно съехала на пол и тихонько заплакала. Она сама не знала, откуда в ней столько слёз, но они текли по её щекам до самого рассвета, пока первое солнце не вылезло из-за горизонта, и покои Великого Магистра не наполнились какими-то людьми, которые трогали её и о чём-то таком неважном жужжали, словно назойливый мушиный рой.
В гуле голосов, среди тычков и похлопываний можно было сразу различить две категории публично скорбящих, которые явились засвидетельствовать печальное свершение. Примерно пополам толпа делилась на ‘плакальщиков’ и ‘падальщиков’, как она окрестила их про себя. Первые причитали и заламывали руки, составляя визгливый сентиментальный фон для холодной расчётливости вторых. Глаза падальщиков бегали по комнате, не задерживаясь ни на чем и ни на ком конкретно. Особенно они избегали её лица.
Наконец Лиллард поднял её с пола. У него, и хвала богам за это, по крайней мере, хватило ума не утешать и не увещевать её. Он был твёрд, но его руки слегка дрожали, пока он провожал сестру до её комнаты. Там Нэвелла рухнула на кровать и пролежала в сухом болезненном забытьи почти до самого вечера. Она не видела, ни как заключались сделки, ни как велись переговоры над телом покойного. Она пропустила омовение мертвеца и церемониальные склоки на тему того, кто и в каком порядке побредёт за погребальными носилками.
Среди сочных пурпурных сумерек следующего вечера освещённая вереницей факелов и вечных светильников процессия падальщиков и плакальщиков медленно потекла по берегу Карнского озера. И словно вулканическая лава скорбь сочилась из кровоточивших разломов сердца Нэвеллы.
«Хочешь, чтобы люди замечали, как ты идёшь, представь, что у тебя крылья за спиной!» - говорила ей когда-то мать. Сейчас её крылья бессильно свисали с плеч, словно бесполезные тряпки, но Нэвелла осознавала, что они всё ещё там. И это придавало ей сил.
Поставить одну ногу перед другой. Вдох. Толкнуть тело ещё на пол-локтя вперёд. Выдох. Следом за выдохом – ком в горле, который следовало проглотить, во что бы то ни стало.
Всё казалось ей пресным, и всё казалось ей глухим. Шорох шагов и шелест одеяний на ветру. Она была в алом платье. И когда ветер распахивал полы её плаща, красный цвет всполохом пламени рвался наружу. Лиллард едва не закатил публичный скандал, когда увидел, во что она нарядилась, но она быстро осадила его:
«Я пойду либо в этом, либо я пойду голая!» И её тон не оставлял не малейших сомнений в серьёзности угрозы.
За тысячу лет воды Карнского озера порядочно пообглодали белоснежные опоры длинного пирса, который далеко разрезал водную гладь, словно лунная дорожка. Великого Магистра сновидцев по традиции хоронили с воинскими почестями, словно полководца, выигравшего не одну дюжину битв. В качестве носилок использовали гигантский овальный щит. Обычно этот щит висел в комнате совета как раз за высокой спинкой кресла главы гильдии. Нэвелла подозревала, что когда-то этот артефакт принадлежал одному из имперских вельмож.
В конце пирса их ожидал плот, покрытый толстой подушкой голубоватого лапника. Рядом с ним с двумя факелами в руках застыл Адрин. Отец долговязого друга Айзека поклонился Нэвелле и чуть слышно принёс свои соболезнования. Она, с трудом превозмогая слёзы, поблагодарила его в ответ. Толпа давила и напирала, будто все более или менее значимые члены Цеха сочли бы себя обделёнными почтительным вниманием, если хотя бы одна из подошв их сапог не покоилась на истёртых камнях древнего пирса.
Заговорил жрец, и шумок посторонних разговоров постепенно растворился на фоне тишины стремительно темнеющего неба. Сколько времени заняла эта последняя, самая важная часть церемонии Нэвелла потом не могла вспомнить. Она не могла отвезти припухших, воспалённых глаз от фигуры, завёрнутой в серый саван. Хоть чёрный и стал популярней в последние десятилетия, серый оставался официальным цветом Цеха Сновидцев.
Наконец тело Великого Магистра сняли со щита и переложили на плот поверх еловых веток. Это был их с Лиллардом выход – они должны были поджечь лапник и оттолкнуть плот от причала. Адрин подал им факелы, и через мгновение терпкий аромат горящей смолы распространился над водной гладью. Она толкнула плот дрожащей рукой и облокотилась на плечо брата, чувствуя слабину в собственных коленях. Течение быстро увлекло плавучий погребальный костёр на середину озера. В знак уважения все факелы на берегу были потушены – Нэвелла слышала, как их по шипящей цепочке опустили в воду. Все светящиеся камни были также спрятаны в чехлы, и похоронная процессия погрузилась в предлунную темноту. На небе сияли звёзды, и прямо к ним, вверх, рвалось неестественно высокое пламя плавучего костра. Секрет был в специальных горючих маслах, которыми пропитывали лапник. Люди верили, что душа устремляется к чертогам богов вместе с языками пламени, по этому, чем выше огненный погребальный курган – тем лучше. Мысли Нэвеллы обрывались и путались, а огонь впереди всё стремился вверх. Она прижалась к брату и солёными от слёз губами прочитала прощальную молитву. Затем она моргнула, и костёр посреди озера исчез.
На следующее утро её разбудил кот. Она спала на спине. Паутинки усов защекотали ей нос, а затем дрожащая, неуверенная лапа наступила на сосок. Нэвелла отмахнулась от хвостатого косолапа и хрипло выругалась – сдувшийся ком всё ещё стоял у неё в горле, готовый разбухнуть по первому требованию. Она вылезла из-под одеяла, подобрала с пола скомканное красное платье и бросила его в корзину для мусора – она точно никогда его больше не наденет.
В передней комнате её ожидал Лиллард. Он завтракал. Нэвелла несколько лишних секунд простояла в тени, наблюдая за тем, как его длинные холёные пальцы сминают хлеб и разрывают ломтики сыра на маленькие кусочки. Внезапно рядом с его тарелкой из-под стола показалась кошачья лапа, которая явно пыталась урвать свою порцию утренней трапезы.
Широко ухмыляясь, Нэвелла приблизилась к столу и выудила с пола пушистого нарушителя спокойствия. Лиллард нахмурился, когда она, вскользь пожелав ему доброго утра, отделила часть еды и принялась деловито кормить кота.
Они довольно долго и напряжённо молчали, прежде чем он произнёс, не глядя ей в глаза:
- Ты знаешь, что ты не можешь здесь оставаться?
- В Лунной Башне? Разумеется, знаю, - кивнула она.
- Нет, - он отрицательно покачал головой. – В Великом Магистериуме вообще.
В ответ на это Нэвелла лишь высоко вскинула брови.
- У тебя нет оснований здесь находиться: ты – не Мастер, не Выскочка, не жена и не вдова сновидца. Формально ты даже не рядовая сновидица. По правилам гильдии, чтобы и дальше пользоваться покровительством Обители, ты должна выйти замуж, - продолжил он, обращаясь к костяшкам своих пальцев.
- Ого! И кого же назначили мне в суженые?
- Мастер Джанимайн вызвался оказать тебе честь. Это – всего лишь формальность, чтобы ты могла и дальше продолжать жить в Магистериуме и пользоваться всеми привеле…
- Ну и осёл же ты, братец! – перебила она его, прижимая к груди сытого и отчаянно пульсировавшего кота. Мордатое чудовище потёрлось головой о ворот её рубахи и затихло, словно заранее соглашаясь со всем, что она скажет.
- Ты хоть понимаешь, что тебя ждёт, если ты откажешься?! - голос Лилларда прыгнул и сорвался. К его чести было видно, что слова даются ему с трудом.
- Нет. Пока нет – ещё не до конца разобралась, - призналась его сестра.
- Они заставят тебя заплатить!
- За что?
- Да, за всё! Ты что не осознаёшь, что… - его голос окончательно отказался ему подчиняться.
На фоне этого граничившего с истерикой выпада Нэвелла почувствовала себя неожиданно спокойно и уверенно. Всё кругом вдруг показалось ей простым и понятным, каким только может казаться хаос тому, кого болтается в самом его центре.
- Меня не убьют, - сказала она спокойно, наблюдая за тем, как брат ловит ртом воздух в отчаянной попытке вернуть себе равновесие авторитета.
- Маловероятно, что будут пытать, - Нэвелла продолжила, не сводя с Лилларда глаз.
- Я ценю твоё беспокойство, но я слишком далеко забралась, чтобы поворачивать назад. Причём лет дцать как!
Она почесала кота за ухом и холодно, с вызовом улыбнулась.
- Не беспокойся обо мне, братец! Хотя нет… беспокойся! Мне выпала дальняя дорога далеко за горизонт, и горы, и реки, и леса…
- Айзек… – начал было Лиллард.
- А причем здесь Айзек? – Нэвелла хмыкнула. Тут, главное, было не переиграть…
«Я найду твоего сына – можешь даже не сомневаться», - добавила она про себя.
Солнечные лучи щекотали ей шею вместе с кошачьими усами, и картина в голове становилась всё стройнее и прозрачнее.
- Кого они выбрали? – спросила она внезапно. То, что Лилларда отправили сделать ей подобное предложение, могло означать только одно – что перераспределение власти состоялось, и от неё хотят избавиться до коронации нового ‘императора’… или ‘императрицы’.
- Никого! Официально конклав ещё не состоялся! – воскликнул её брат, но в его голосе было слишком много от защитной реакции и слишком мало от уверенности.
- Кого они выбрали? – повторила Нэвелла настойчиво.
Она знала, что знает ответ на свой вопрос, но хотела услышать это от него.
- Сильвиру… - выдохнул он, наконец.
Его сестра кивнула. Сильвира последние десять лет была Мастером Вещих Снов – должность, которая считалась наименее серьёзной в Кругу Мастеров и с которой очень редко попадали в Великие Магистры. Лиллард был Мастером Иллюзий – вот это была синекура, подходящая для преемника… Наверняка его заставили уступить это звание: либо в пользу кого-то из многочисленных молодых родственников Паласара и Джанимайна, хотя Нэвелла не могла представить никого из них на столь ответственном месте, либо в пользу промежуточной фигуры… Например, в пользу самого Джанимайна, который был достаточно стар, чтобы в любой удобный момент официально уйти на покой, не потеряв ни капли достоинства и влияния для своего клана. Да, вот такой расклад выглядел вполне правдоподобно.
Из самых значимых оставалась ещё должность Мастера Смерти. Не всякий сновидец годится на эту роль, да – далеко не всякий. И обратного хода из Мастеров Смерти, как правило нет… При отсутствии Дерека, скорее всего именно это почётное место было обещано её брату в качестве утешительного приза.
- Не волнуйся, должность Мастера Смерти после Машну-Мишны они у тебя из-за меня не отберут – её просто некому больше отдать!
Она подошла ближе и звонко поцеловала его в щёку. Затем ещё крепче прижала к груди кота и направилась к лифту, стараясь думать только о крыльях у себя за спиной. Ухмылка сияла на её лице, словно свежевспоротая рана.
@темы: фэнтези, Глава 12, ориджинал, Сказка Снов